А может погуляем, раз уж пришла.
Я болею.
Немножко.
Ну, ладно согласилась Вета и направилась в сторону посадки. Только немножко.
Они шли медленно, ничего не говоря, уткнувшись глазами в землю. С каждым шагом напряжение нарастало. Сглаживала обстановку собака, которая подстроилась под шаг хозяина и ковыляла между ними, изредка для приличия тявкая.
Тебя когда в армию? наконец выдавила Вета, и зависшее напряжение сразу улетучилось.
На следующей неделе. В среду проводы. Придешь? Горло перехватило, и Колька громко кашлянул, маскируя свою робость.
Не знаю. Я же болею.
Так до среды еще неделя, ты выздоровеешь, боясь получить отказ, он говорил быстро, почти захлебываясь.
Вета пожала плечами.
Обязательно выздоровеешь, тебе надо редьку с медом. Хочешь, я принесу тебе мед?
Не надо, у нас свой. У отца же пасека.
Тогда редьку. Хочешь редьку? У нас много
Не надо. Она вонючая. Я ее не люблю.
А что ты любишь? Колька закашлялся.
Вишню в шоколаде.
Это конфеты? Я попробую достать.
Они дошли до того края посадки, где за поредевшим кустарником дорога выходила на железнодорожные пути. Послышался протяжный гудок локомотива, и вдалеке замигали два зеленых глаза. Огни наплывали, грохот нарастал.
Мне пора
Уже? Может еще немного? Я конец фразы утонул в паровозном стоне и громком собачьем лае. Поезд, лязгая на стыках колесами, летел прямо на них. Собака задергалась в неистовстве, вырывая из рук Кольки поводок.
Вета повернулась и пошла обратно.
Я хочу, чтоб ты была моей девушкой, крикнул ей вслед Колька, пытаясь унять сбесившегося зверя.
Она сделала вид, что не слышит, хотя каждое слово гремело и лязгало в ее сердце вместе с колесами мчавшегося поезда.
Слышишь? кричал Колька, дергая собаку. Вета!
Она остановилась, повернула голову. Поезд, вильнув последним вагоном, улетел в горизонт.
Я приду. Наверное. Если выздоровею.
Отвернулась и побежала.
В пять! донеслось сзади. Я буду ждать.
Она опоздала. Сначала долго раздумывала: пойти не пойти. Наконец решилась и стала перебирать «в чем». Но за какой бы наряд не бралась, все казалось не подходящим: либо слишком вызывающим, либо чрезмерно скромным. Юбка чересчур короткая, платье старомодно длинное, туфли какие-то детские, кофта, вытянутая на боках. Когда и этот этап был пройден, снова одолели сомнения а стоит ли идти? Представила как придет, что скажет, как на нее будут все смотреть, и, наверное, хихикать, может даже насмехаться.
Вышла только в седьмом часу. От ее дома до Колькиного, если идти пешком через посадку, не больше двадцати минут хода. Шла еле-еле, волоча ватные ноги, постоянно оглядываясь, борясь с желанием вернуться. Подходя, еще надеялась, что все уже разошлись, но шум из открытых окон первого этажа не оставил сомнений вечеринка в самом разгаре. Дружный смех и знакомые голоса заставили и без того несущееся галопом сердце пуститься в бешеный скач. Остановилась, унять смятение. Зачем она здесь? Сейчас же удрать, пока не заметили. Но дверь открылась, и на крыльцо вышел Колька. Сгорбленный, похожий на нищего, которому нечего терять, и который будет рад любому проявлению доверия и понимания. Сердце царапнула жалость.
Колька достал пачку сигарет и хлопнул ею о ладошку. Сигарета вылетела пулей. Он повернул вслед ей голову и увидел Вету. Хмурое лицо расплылось в счастливой улыбке. Бросив на землю пачку, он лихо соскочил с крыльца и подбежал к ней.
Вета! захлебнулся счастьем, не в силах еще что-то выдавить из себя.
Я я я пойду.
Куда? Стой! Зачем? Пойдем за стол.
Я не хочу. Там Я не пойду. Я хочу уйти.
Он сразу обмяк. Грустными казались даже конопушки на его лице. Словно это не конопушки были вовсе, а пятна от высохших слез.
Не хочешь пробормотал себе под нос, и вдруг лицо его засияло. А и не надо. Я тоже не хочу. Знаешь что?.. Мы сбежим. Я сейчас Ты только не уходи. Хорошо? Не уйдешь? Пожалуйста. Я на секундочку забегу и сразу к тебе. Не уйдешь?
Нет.
Я быстро!
Его не было ровно минуту. Она даже не успела подумать правильно ли поступила. Дверь снова хлопнула, и Колька, держа под мышкой свернутое в рулон покрывало, уже стоял перед ней «как лист перед травой».
Пошли, протянул руку. За руку хоть можно тебя взять?
Вета протянула вспотевшую от волнения ладонь, и он нежно сжал ее.
А куда?
Устроим пикник. Только ты и я. Без этих Колька кивнул в сторону дома. Пойдем, здесь неподалеку есть одно место
Идти рядом, держась за руки, щемяще волнительно и немножко стыдно. Впервые между ними не было собаки, и Вета не знала хорошо это или плохо. И что будет дальше? Она осторожно выудила руку и стала поправлять челку. Уловка не удалась. Как только рука опустилась, Колька тут же подхватил ее снова и сжал еще сильнее.
Роща золотилась октябрем. Теплым, пряным. Колька нырнул в узкий проход между кустами и потянул Вету за собой.
Ну вот. Пришли.
Сквозь поредевшую листву пробивалось заходящее солнце. Усталый свет пьяно разливался по серым доскам деревянного столика и покосившейся лавочки. В воздухе витал слабый аромат душистого горошка. Вета присела, разглядывая розовые мордочки соцветий.
А на пикник у нас только горошек? Потянула за тонкий усик, потревоженный цветок заблагоухал.
Не только! Колька полез в карман и выудил оттуда бумажный сверток. Протянул. На!
Что это?
Вишня в шоколаде. Как ты хотела.
Вета развернула бумагу. Пять шоколадных «стаканчиков» подтаяли и потеряли форму, но с благодарностью посмотрела на смутившегося Кольку.
Спасибо. Теперь это похоже на пикник.
Еще бы! Вишня заспиртована. Так что тут тебе сразу и выпивка, и закуска. Ты ешь, не стесняйся, а то они совсем растают.
Вета аккуратно взяла пальчиками конфету и положила в рот. Протянула сверток Кольке.
Не, не, это тебе, я не хочу, Колька сглотнул накатившую слюну и развернул покрывало. Расстелил, сел, щурясь, посмотрел снизу на Вету.
Садись.
Так вот же лавочка есть.
На лавочке не то. Пикник обычно на земле устраивают. Провел ладонью по покрывалу рядом с собой, разглаживая складки. Садись, не бойся.
Вета положила бумагу с конфетами на столик и села рядом.
Ты тогда не ответила
Когда?
В прошлый раз. Я сказал, что хочу, чтоб ты была моей девушкой.
Я не слышала, слукавила Вета.
А сейчас слышишь?
Я не знаю.
Колька прилег, опираясь на локоть.
Давай полежим. Просто так. Как муж и жена. Вдруг это поможет тебе принять решение. Может, ты поймешь. Вытянулся, откинув руку. Ложись ко мне под мышку.
Вета легла, положив голову ему на предплечье. Так они лежали, смотрели в теряющее синеву небо, на ватные лоскуты растянувшихся облаков. Он думал о ней, о переполняющих сердце чувствах, о несказанных словах, которые таяли в воздухе, как мыльные пузыри, и растерянно теребил собачку на ширинке. Ведь собачка есть, а тебя будто и нет, будто ты растаял в воздухе вместе с невысказанными словами, теряясь в смутных догадках.
Вета всматривалась в похожие на овечью шкуру облака. Одно из них вытянулось в лежащую на боку восьмерку. Знак бесконечности! Он расширялся, размазывался, серел, сливался с надвигающейся ночной пеленой. Где-то совсем рядом застрекотал одинокий кузнечик. Тоскливо. Видать, плохо ему одному, от того и соло так себе. Только хоровое пение спасает кузнечиков. Только тогда радость от процесса.
Слабое соло нарушил Колькин бубнеж.
Я многое умею делать собственными руками. И не только по хозяйству. Знаешь, какие я чеканки делаю. Я тебе покажу Я тебе подарю
Хозяйство? От одного этого слова Вету передернуло.
А ты любишь мыть посуду?
Она не любила. Терпеть не могла. Они делили эту обязанность с младшей сестрой. По неделям. Но младшая сестренка хитрила, придумывала разные причины, чтоб не дежурить. К тому же она часто болела, мама жалела ее, и в результате вся посуда доставалась Вете. Фу! Она ненавидела грязную посуду, этот прилипающий к рукам жир. Рыжие приторно воняющие сгустки плохо отмывались, и даже после мыла руки еще долго источали кисловато-прогорклый запах.