А тут еще Рафаэль и Лайам, сверлящие его глазами, потому что не желают отпустить прошлое, и Флинт, ведущий себя то так, то эдак в зависимости от своего быстро меняющегося настроения, так что, думаю, Хадсон предпочел бы сейчас находиться где угодно, но только не здесь. Но он продолжает возвращаться, каждый день. Он старается, старается каждый день, потому что хочет, чтобы между нами не было неловкости.
В отличие от меня, которая даже не разговаривает с ним, когда рядом находится Джексон.
Внезапно я чувствую, что не могу больше все это терпеть, и говорю, не обращаясь ни к кому конкретно, что мне надо идти заниматься.
Видит бог, в последние дни у меня и впрямь нет времени, чтобы сидеть сложа руки.
Но когда я отодвигаюсь от стола, Джексон тоже отодвигает свой стул.
Я могу с тобой поговорить? спрашивает он.
Мне хочется рассмеяться, хочется спросить его, что он может мне сказать, если последние десять минут только и делал, что избегал разговоров.
Но я этого не делаю.
Вместо этого я киваю и, стараясь не встречаться глазами с Хадсоном, изображаю на лице улыбку, которая и я это понимаю выглядит фальшиво. А Джексон просто поворачивается и идет к двери.
Я иду за ним как же иначе? Потому что я пойду с Джексоном куда угодно. И потому что я не могу не прислушаться к теплящейся надежде на то, что он наконец окажется готов подумать вместе со мной о том, как можно все исправить.
Глава 7. Кажется, я не поняла этой шутки
Я ожидаю, что Джексон остановится сразу за дверью кафетерия и скажет то, что хочет сказать, но не тут-то было. Мне не следует забывать, что он не из тех, кто не любит публичность. Поэтому, когда он выходит в коридор, пропустив вперед меня и придержав дверь, я решаю, что сейчас мы пойдем в его башню.
Но вместо того чтобы начать подниматься по лестнице, ведущей в его башню, он ведет меня к моей комнате.
Ком в горле вызывает у меня ощущение, будто я смотрю фильм категории «Б», только вместо того, чтобы называться «Помидор, который съел Кливленд», он называется «Печаль, которая поглотила девушку, горгулью и целую гору». Мы всегда ходим в его башню чтобы серьезно поговорить, чтобы оттянуться, чтобы целоваться. И когда я вижу, что он направляется не туда, это говорит мне о содержании нашего предстоящего разговора все, что мне требуется знать.
Когда мы добираемся до моей комнаты, я открываю дверь и вхожу, ожидая, что Джексон последует за мной. Но вместо этого он стоит по ту сторону шторки из бус, которую повесила моя кузина, и на его измученном, но прекрасном лице написана нерешительность впервые за долгое время.
Ты же знаешь, что я всегда рада видеть тебя в моей комнате. Я выдавливаю эти слова из моего сжавшегося горла, стараясь не показать, что меня душат слезы. Ничего не изменилось.
Все изменилось, парирует он.
Да, признаю я, хотя все во мне хочет сказать «нет». Пожалуй.
Мое дыхание становится прерывистым, потому что на мою грудь ложится громадный камень не потому, что я горгулья, а потому, что во мне нарастает паника, и я отворачиваюсь от него и пытаюсь вдохнуть, скрывая свое состояние.
Но Джексон знает меня лучше, чем мне бы хотелось, и вот он уже стоит передо мной и, крепко держа меня за руки, говорит:
Дыши вместе со мной, Грейс.
Но я не могу. Не могу вдохнуть. Не могу говорить. А могу только стоять и задыхаться. Ощущение такое, будто пол уходит из-под ног, а стены смыкаются. Будто мое собственное тело обратилось против меня и желает уничтожить, как и те внешние силы, с которыми я уже устала сражаться.
Вдох Он делает глубокий вдох и на секунду задерживает дыхание. И выдох. Он выдыхает, медленно, спокойно. Когда я не делаю ничего, а только смотрю на него безумными глазами, пожатие его рук становится еще крепче. Давай, Грейс. Вдох Он делает еще один вдох.
Тот вдох, который вслед за ним делаю я, совсем не похож на тот, который сделал Джексон он не глубок и не спокоен. Наверное, со стороны это выглядит так, будто я подавилась кровяной оладьей но это все-таки вдох. В мои легкие начинает поступать кислород.
Вот так, говорит он и начинает растирать мои руки и плечи. Это должно успокаивать и так оно и есть, но вместе с тем это мучительно, потому что сейчас ощущения у меня не такие, какими они должны быть. Не такие, какими они были раньше, когда меня касался Джексон, мой Джексон.
Это происходит не сразу, но в конце концов я справляюсь с панической атакой. Когда она проходит, когда я наконец вновь обретаю способность нормально дышать, я прижимаюсь лбом к груди Джексона. Его руки непроизвольно обнимают меня, и вскоре мои руки тоже обвиваются вокруг его талии.
Не знаю, как долго мы стоим так, держа друг друга в объятиях и в то же время отпуская. Это так больно, больнее, чем я могла себе представлить.
Прости меня, Грейс, говорит он, наконец перестав меня обнимать. Мне так жаль.
Мне хочется прильнуть к нему, хочется прижиматься к его телу так долго, как только возможно, но я сдерживаю себя.
Это не твоя вина, тихо бормочу я.
Я говорю не об этой панической атаке хотя я сожалею и о ней. Он запускает руку в свои волосы, и впервые за сегодняшний вечер я ясно вижу все его лицо. Он выглядит ужасно он потерян, изможден, и видно, что его терзает такая же душевная боль, как и меня. А может быть, и того хуже.
Я прошу у тебя прощения за все вообще, за все, что произошло. Если бы я мог стереть этот неосторожный поступок, этот единственный момент эгоизма и наивности, я бы сделал это не раздумывая. Но я не могу, и теперь На сей раз его дыхание становится неровным. И теперь случилось все это, и я ничего не могу поделать.
Мы с этим справимся. Просто нужно время
Все не так просто. Он качает головой, на его челюсти двигаются желваки. Может быть, мы справимся, а может быть, и нет. Но посмотри на себя, Грейс это мучает тебя, вызывает у тебя панические атаки.
Он судорожно сглатывает.
Я мучаю тебя, хотя я никогда этого не хотел.
Так не мучай меня. Теперь уже я обнимаю его первой. Не делай этого. Пожалуйста.
Это уже произошло, вот что я пытаюсь тебе сказать. То, что мы чувствуем сейчас это всего лишь фантомная боль, как бывает после потери руки или ноги. Боль осталась, но там уже ничего нет. И больше не будет во всяком случае, если мы будем продолжать в том же духе.
Значит, вот так ты смотришь на наши отношения? Меня словно бьет тяжелая кувалда. Для тебя это нечто такое, что было важно в прошлом?
Ты все для меня, Грейс. С того самого мгновения, как я увидел тебя в первый раз. Но из этого ничего не выйдет. Это причиняет слишком сильную боль нам обоим.
Это причиняет боль сейчас, но мы же не обязаны с этим мириться. Да, наши узы сопряжения были разорваны, но это значит, что и мои узы сопряжения с Хадсоном могут разорваться
Неужели ты думаешь, что это то, чего я хочу? Я прожил двести лет, но это самая мучительная боль, которую я когда-либо испытывал в жизни. Неужели ты думаешь, что я мог бы пожелать тебе такую муку? Или Хадсону? Его речь становится невнятной, и он мотает головой. Прочищает горло. Делает глубокий вдох и медленно выдыхает, прежде чем продолжить: Каждый раз, видя нас вместе он страдает. Я это знаю.
Я качаю головой.
Ты ошибаешься, Джексон. Я же тебе говорила мы с ним просто друзья, и Хадсона это устраивает.
Ты не видишь, каким он становится, когда ты уходишь, настаивает Джексон. Один раз я убил своего брата, потому что был глуп и самонадеян и считал, что поступаю правильно что другого выхода нет. Но я не стану делать этого опять. Не стану причинять боль ни ему, ни тебе.
А как насчет тебя самого? спрашиваю я, чувствуя, как мою душу терзает мука. Что будет с тобой?
Это не важно
Это важно! возражаю я. Это важно для меня.
Во всем этом виноват я, Грейс. Я тот самый идиот, который зарядил пистолет, а потом выбросил этот заряженный пистолет в мусор. И то, что меня подстрелили это только моя вина.