Волшебники покинули помещение. Некоторое время из коридора, постепенно затихая, доносились их голоса:
— Кстати, вы заметили ту бледность в области подголовника?
— Должно же быть какое-то средство его вылечить…
— Без него все станет не так, как прежде.
— Да уж, второго такого не найдешь.
Оставшись один, библиотекарь осторожно натянул одеяло на голову, покрепче обхватил бутылку с горячей водой и чихнул.
Бутылок с горячей водой стало две — вторая была гораздо больше и в чехле из покрытого рыжей шерстью медвежонка.
На Плоском мире свет передвигается медленно, периодически скапливаясь в ущельях и вдоль горных склонов. Волшебниками-естествоиспытателями даже была выдвинута теория, что должен существовать свет другого, гораздо более быстрого, типа — именно благодаря ему можно видеть медленный свет. Но, поскольку иного применения быстрому свету не нашлось, его исследования очень быстро забросили: какой вообще толк от света, если его даже увидеть нельзя?
Таким образом, благодаря местной скорости света и несмотря на то, что Плоский мир по сути своей плоский, события, происходящие в разных точках в одно и то же время… в общем, они происходят в разное время. Когда в Анк-Морпорке было настолько поздно, что фактически еще совсем рано, где-то в другой точке Диска…
…Впрочем, в этой самой точке даже понятия не имели, что такое часы, минуты и с чем их едят. О да, там имелись такие штуки, как рассвет и закат, утро и вечер, полночь и полдень, но больше всего там было жары. И красноты. Нечто столь искусственное и человеческое, как час, не протянуло бы там и пяти минут. Оно бы скукожилось и высохло за считанные секунды.
Итак, жара, краснота и… тишина. Не ледяная, гнетущая тишина бесконечного космоса, но молчание перегревшейся органики. Вокруг простираются тысячи миль раскаленно дрожащих горизонтов, и все слишком устало, чтобы издавать какие-либо звуки.
Однако если приникнуть чутким ухом к груди пустыни, то можно различить далекое бормотание, как будто кто-то бормочет под нос стишок или, допустим, молитву. И этот усталый, под-всхлипывающий речитатив бьется о всеохватную пустынную тишину, словно муха о лобовое стекло вселенной.
Затем в дело вступает внимательный глаз, он ищет источник звука… и ничего не находит. А все потому, что человечек почти полностью скрылся в глубокой яме — виден лишь холмик, на который время от времени вылетает очередная порция красноватой земли. Засаленная и потрепанная остроконечная шляпа покачивается в такт нерифмованным рифмам. Похоже, когда-то давным-давно на шляпе было блестками вышито слово «Валшебник». Блестки отвалились, но слово осталось, выделяясь на линялом фоне остатками первоначального бордового цвета. Вокруг шляпы по орбите кружатся несколько дюжин мух. А слова стишка звучат примерно так:
— Личинки-червячинки! Чем больше накопаю, тем больше наловлю! Чем больше наловлю, тем больше гадов съем! Чем больше гадов съем, тем буду здоровее! И всех победю! И всех победю!
Холмик рядом с ямой пополнился еще одной лопатой земли, и голос, уже немного тише, произнес:
— Интересно, а мухи вообще съедобны?
Говорят, в этих местах жара и мухи могут свести человека с ума. Но верить всяким россказням вовсе не обязательно. Впрочем, розовый слон, который как раз проезжал мимо на велосипеде, им и не верил.
Как ни странно, безумец в яме был единственным человеком на всем континенте, способным пролить хоть какой-то свет на одну небольшую драму, которая в данный момент разыгрывалась тысячей миль дальше и несколькими метрами глубже. Некий промышляющий опалами горняк, известный в узком кругу товарищей под именем Нисебефига, вот-вот должен был совершить невероятную находку, наиболее ценную за всю его карьеру и ровно настолько же опасную.
Кирка Нисебефига отколупнула очередной вековой камень, и в сиянии свечки что-то сверкнуло.