Марк прикрыл глаза, сидя на бортике, и представил, как мама войдёт сюда через выломанную дверь, а он закрылся на щеколду, и наконец искренне улыбнётся его бездыханному телу, лежащему в луже крови. Но будет играть роль убитой горем перед другими людьми, а оставшись одна, с облегчением вздохнёт, растянется на диване, закинув ногу на ногу, а руки положив под голову, и посмеётся.
Так явно он увидел эту картину и, открыв глаза, резко полоснул по запястью опасной бритвой. Но почти ничего не произошло. Наверное, он недостаточно приложил силу, лезвие чуть надрезало кожу, не задев вену. Но Марк задрожал и от этого, ведь боль была его фобией. Он почувствовал, как сам себе противен, не имея душевной силы сделать надрез второй раз, глубже, сильнее.
Как же я жалок! прошептал он и вздрогнул от стука в дверь.
Марк, ты там скоро? одному из гостей понадобилось.
Да, сейчас, крикнул он и лихорадочно стал заметать следы своей такой неумелой попытки самоубийства.
Намерение покончить с собой у подростка возникало внезапно, именно в день рождения и в следующие два года, но быстро проходило от понимания, что осуществить желаемое не так-то просто. Марк часто прокручивал в голове сценарии своей добровольной смерти, и это доставляло ему наслаждение, придавало смысла его существованию, но на деле всё было иначе. Подойдя к железнодорожной платформе, он в страхе шарахался, заранее чувствуя своим телом, как тяжёлые колёса ломают его кости и рвут плоть. Это была следующая попытка, через год, и она оказалась ещё более жалкой, чем предыдущая. Ещё через год ток, удар током. Что может быть проще? Не смог.
Ты жалкое чудовище, ты трус! Марк ругал сам себя за безволие.
Что же до искренности побуждений? Не было ли это позёрством и фарсом? Нет. Мальчик мучился горячим желанием уйти из жизни, и оно было искренним, но что-то сидящее глубоко внутри всегда этому мешало, что-то вроде животного инстинкта самосохранения или банальной трусости. И подходя к железной дороге, и вставляя оголённый провод в розетку, Марк имел очень одержимый вид, но в последний, решающий момент угасал и сам себя ненавидел за это, ведь уровень его отчаяния и ненависти к самому себе был достаточно высок для такого шага. Так почему же он не мог?
Слабак! Мальчик ненавидел себя ещё больше. Вот бы кто тебя убил ненароком, у самого кишка тонка.
Наступил заветный, так ожидаемый Марком, год окончания школы. Конечно, никакой выпускной с его весельем не имели для него никакого значения, сердце клокотало в груди от предвкушения отъезда и новой, совершенно новой жизни, где не будет этой злобы, обид, зависти. Бабушка обещала помогать ему материально, пока он не встанет на ноги, но он решил, что сделает это как можно быстрее, чтобы окончательно порвать все нити, связывающие его со своей семьёй. Забыть её, будто и не было.
Взвалив на себя собранные заботливой рукой бабы Гали пожитки, Марк стоял в дверях, чувствуя, что в последний раз видит мать, и с трудом сдерживал слёзы, так уж совсем не к месту рвущиеся наружу. С чего вдруг? Но мама помогла справиться с эмоциями, одарив его таким взглядом, в котором явственно читалось: «Не вздумай возвращаться!»
Ключи оставил? сухо спросила она.
Ничего не ответив, он вылетел из квартиры и почти побежал, насколько позволял большой рюкзак, прочь. Сердце мальчика было разбито вдребезги.
Всего четыре часа на электричке до областного города, а будто пересёк океан. Марк должен был сдать вступительные экзамены в политехнический институт и на время сдачи остановился у родственника, с которым договорилась бабушка. Он не очень был этому рад, но готов потерпеть, ведь после поступления ему полагалось место в общежитии. Вопрос: «Поступит или нет?» перед ним не стоял. Должен был и готовился к этому тщательно, чтобы вышло без осечки. Назад пути у него не было.
На улицах города правило жаркое лето, и в этом было своё преимущество, Марк появлялся в доме родственников, только чтобы переночевать, всё остальное время проводя в зелёных парках с книжкой в руках, штудируя вновь и вновь экзаменационные предметы. Какой-то дальний дядя со своей женой и двумя разнополыми детьми вновь подтвердили ему то, что нормальные семьи существуют, что родители должны и хотят любить своих детей, но больше он думать об этом не желал. Выкинуть мать из своей памяти вот была его задача, а ещё мальчик решил, что сам семью создавать не станет. Ему были противны женщины в том смысле, в каком они должны были именно сейчас особенно его интересовать, и детей он не мог позволить себе иметь, ведь он отродье маньяка, а значит, и они тоже. Семья, в которой ему пришлось жить целый месяц, сильно била по его психике.
Как же Марк был рад увидеть свою фамилию в списке поступивших, а через некоторое время ступить на порог общежития с рюкзаком за спиной и горящими глазами. Вот она новая жизнь, где нет ни мам, ни бабушек, никого из этих мерзких взрослых, только шумная, весёлая молодёжь. Юноша с надеждой вздохнул полной грудью.
Боязни, что он не вольётся в студенческую среду, у Марка не было, он «варился в собственном соку» с самых ранних яслей, к тому же имел врождённую тягу к психоанализу. Предпочитая молчать и наблюдать за сверстниками, он хорошо изучил их психотипы и модели поведения.
Всё очень просто, и какая бы ни была цель организации коллектива, типажи подбирались удивительным образом по стандартному принципу, хотя никто сознательно этим подбором не занимался. Обязательно выделялись два лидера: первый официальный, организатор, староста, комсорг, второй неформал, жаждущий внимания окружающих и добивающийся этого разными путями, но все они были направлены только на то, чтобы выпендриться. У последнего всегда были последователи, их Марк считал жалкими личностями, умеющими самоутверждаться только в тени главаря. Дальше шли затюканные родителями заучки. Они вылезали из кожи вон, чтобы только быть лучше всех в учёбе, больше собрать грамот и достижений. С психикой у них было не всё в порядке. Имелась тонкая прослойка правильных ребят, эти вовремя учили уроки или ходили на все лекции и семинары, заранее готовились к экзаменам, обычно они имели спокойный, флегматичный характер и не высовывались понапрасну. Хронические лентяи делились на два типа: очень умные от природы, могли вызубрить на ходу то, на что у других уходили месяцы, делали всё в последний момент и успешно, и глупые, которые пытались делать то же самое, но проваливались за неимением должных способностей. Обычно коллектив делился на мелкие фракции, редко взаимодействующие между собой, лишь по необходимости. Себя же Марк отводил к странным одиночкам, не имеющим друзей и в глубине души презирающим окружающих. Но так он вёл себя в школе, в институте юноша собирался сменить тактику и не сторониться общения.
Как врождённый приспособленец, он, новоявленный студент, понимал, что первым шагом на пути в новую жизнь в непознанном коллективе был сбор информации с помощью наблюдения и её анализ, а уже вторым шагом должен был быть выбор правильного поведения, в зависимости от того, кого он присмотрит себе в друзья.
С соседом по комнате Марку повезло, им оказался простой деревенский парень Мишка, самый умный на селе, старательно стремящийся к городской жизни инженера. Единственным раздражающим фактом его существования была сердобольная мама, привозившая огромными сумками всякую вкуснятину. Но и плюс в этом тоже имелся, сосед подкармливал его, такого худенького, по словам его мамы, со своего щедрого деревенского стола.