Фу ты, рогатый!..
Даже для такого случая проявление одного из аспектов моей своеобразной психики, необычного для нормального человека, уже теперь начало всего меня издергивать.
Основная причина и для такого моего «несчастья» теперь в моем почти уже перезрелом возрасте получилась от того, что с малолетства в моей своеобразной психике внедрена вместе со множеством другого, тоже ненужного для современной жизни хлама, и такая еще присущность, которая всегда и во всем автоматически повелевает всему мне поступать только согласно народной мудрости.
В данном случае, как и всегда в подобных, еще неопределившихся житейских положениях, в моем, для меня самого до издевательства неудачно сконструированном, мозгу сразу вспомнилось и теперь в нем, как говорится, «копошится» то, существовавшее в жизни людей еще очень древних времен и дошедшее до наших дней, изречение народной мудрости, которое формулировано следующими словами: «всякая-палка-о-двух-концах».
Если попробовать раньше понять скрытый в такой странной словесной формулировке основной смысл и действительное значение этого изречения, то в сознании всякого более или менее здравомыслящего человека должно прежде всего возникнуть предположение о том, что в основе совокупности идей, на которых базируется и из которых должен вытекать подразумеваемый смысл этого изречения, лежит, очевидно, та, веками осознанная людьми истина, которая говорит, что всякое явление, имеющее место в жизни людей, получается как целое от двух совершенно противоположного характера причин и, в свою очередь, создает два следствия тоже совершенно противоположных и вызывающих новые причины новых явлений, конечно, новых только по внешности; например, если уже получившееся от двух разных причин «нечто» порождает «свет», то оно неизбежно должно также породить явление, противоположное этому, то есть «тьму», или фактор, порождающий в организме какого-либо дышащего импульс ощутительного удовольствия, непременно породит в нем и противоположное, то есть неудовольствие, конечно, тоже ощутительное и так далее, и так далее, так всегда и во всем.
Применяя для данного случая эту сложившуюся веками народную мудрость, выраженную в образе палки, которая, как сказано, и действительно имеет два конца, из которых если один конец считать хорошим, а другой плохим, то и в данном случае всенепременно должно получиться, что если я теперь использую приобревшийся во мне только благодаря долгой практике упомянутый автоматизм и для меня будет это хорошо, то согласно этому изречению, без всякого сомнения для читателя должно получиться как раз обратное, а что такое обратное хорошему, всякий, даже необладатель, геморроя очень легко может понять.
Короче говоря, если я воспользуюсь своим преимуществом и возьмусь за хороший конец палки, то плохой конец ее неизбежно должен прийтись «по-головам-читателей».
Это может действительно получиться так, потому что на русском разговорном языке нельзя выразить всяких, как говорится, «тонкостей» разных философских вопросов, каких вопросов я намереваюсь в последующих моих писаниях коснуться тоже не мало, а на армянском это хотя и возможно, но зато, к несчастью всех армян, разбираться на нем о современных понятиях уже стало теперь совершенно немыслимым.
Исключительно для того только, чтобы облегчить в себе горечь внутренней обиды от этого, скажу, что в моей ранней молодости, когда я впервые стал интересоваться и очень увлекался филологическими вопросами, я полюбил этот армянский разговорный язык больше всех других, на которых я тогда говорил, даже больше моего родного языка.
Этот язык мне тогда очень нравился главным образом потому, что он был своеобразен и ничем не походил на другие, как соседних народностей, так и родственные ему языки.
Всякие его, как говорят ученые филологи, «тональности» были свойственны ему одному и, по моему даже тогдашнему разумению, он в идеале отвечал психике людей, принадлежавших к этой нации.
А за какие-нибудь тридцать сорок лет на моих глазах этот язык изменился так, что в настоящее время вместо самостоятельного самородного, из глубокой древности до нас дошедшего языка, получился и существует, хотя тоже самостоятельный и своеобразный разговорный язык, но уже представляющий из себя, как можно было бы назвать, «клоунского-жанра-попурри-из-языков», совокупность созвучаний которого, при восприятии слухом человека более или менее понимающего и сознательно слушающего, отзывается только как «созвучания» турецких, персидских, французских, курдских, русских слов и еще каких-то совершенно «неудобоваримых» членораздельных звуков.
То же самое почти можно сказать относительно моего родного разговорного языка, греческого, на котором я говорил в детстве и, как можно было бы сказать, «вкус-ассоциативно-автоматической-мочи», которого и по настоящее время сохранился во мне. На нем пожалуй я мог бы теперь выразить все, что хочу, но применять его для писания не имею возможности вследствие той простой и довольно-таки комической причины, что ведь надо же, чтобы кто-нибудь переписывал мои писания и переводил на другие требующиеся языки. А кто может это делать?
С уверенностью можно сказать, что даже самый хороший знаток современного греческого языка не поймет решительно ничего из того, что я буду писать на моем, усвоенном мною с детства, родном языке, потому что мои дорогие «однорассольники», увлекаясь и желая, во что бы то ни стало, и своим разговорным языком тоже походить на представителей современной цивилизации, за эти же тридцать сорок лет с этим дорогим мне разговорным языком проделали то же самое, что и со своим армяне, желавшие походить на русских интеллигентов.
Тот греческий разговорный язык, дух и сущность которого передались мне по наследству, и тот, на котором теперь говорят современные греки, так же похожи друг на друга, как, по выражению Молла Наср-Эддина, «гвоздь-может-быть-похожим-на-панихиду».
Как же теперь быть?
Эээх! Ничего, почтенный покупатель моих мудрствований. Лишь было бы побольше «французского арманьяка» и «хайсарской бастурмы», а там я уже найду, как выйти даже и из такого трудного положения. Не привыкать стать!..
В жизни мне приходилось так много раз попадать в трудные положения и выходить из них, что для меня это сделалось почти делом привычки.
В данном случае пока что буду писать частью по-русски и частью по-армянски, тем более что для обоих этих разговорных языков здесь среди постоянно около меня «болтающихся» есть несколько таких, которые более или менее «мозгуют» на обоих этих языках, и во мне пока имеется надежда, что они смогут переписывать и переводить с обоих этих языков для меня сносно.
На всякий случай еще раз повторяю, повторяю для того, чтобы вы помнили хорошо, а не так как вы обычно все помните и на основании такого вашего «помнения» привыкли выполнять данное себе или другим свое слово, что каким бы языком я ни пользовался, всегда и во всем я буду избегать употребления этого мною названного «бонтонно-литературного-языка».
Экстраординарно-курьезным и даже в высшей степени, пожалуй, выше обычного вашего представления, достойным любознательности фактом является то, что с самого детства, именно с тех пор, как зародилась во мне потребность разорять птичьи гнезда и дразнить сестер моих сверстников, с этих именно пор в моем, как называли это древние теософы, «планетном-теле», но все же почему-то преимущественно в правой его половине, возникло какое-то инстинктивное непроизвольное ощущение, которое постепенно вплоть до того периода моей жизни, когда я сделался «учителем-танцев», оформилось в определенное чувствование, а затем, когда благодаря этой моей профессии я стал сталкиваться с людьми разных «типностей», то постепенно убедился и сознанием своим, что подобные разговорные языки, или скорее так называемые «грамматики» таких языков составляются людьми, которые являются в смысле знания данного языка такими типами из среды нас, которых многоуважаемый Молла Наср-Эддин как-то характеризовал так: «Если бы их не было, то наши свиньи никогда не различали бы качества апельсин».