Выбравшись из духоты салона авто в духоту (но с легким ветерком) солнечного полдня, каждый из нас вытащил из багажника металлическое ведерко, куда необходимо было собрать иголки, и тканевые перчатки. Перчатки мы надели на руки, после чего взяли ведра и спустились в овраг.
В тени сосен, елей и прочих хвойных деревьев, в аромате хвои, дышалось гораздо легче. Солнечные лучи лишь кое-где ложились золотистыми пятнами. В остальном царство тени, в котором, однако, нашлось место для влаги и для двух ведомых смешным заданием душ.
Отец подошел к самой высокой и самой широкой в стволе сосне, указал на нее пальцем.
Вот. Здесь и будем собирать.
Я наклонился к засыпанному сухими иголками дерну и отбросил в сторону мешавшие ветки. Отец вытащил сигарету и закурил.
Я поднял на него удивленный взгляд.
Давай ты сам как-нибудь? спросил он. А то еще кровь снова пойдет
И правда, в последние месяцы у него часто шла носом кровь. Так как врачей мой отец не жаловал и, более того, лишний раз из дома не выходил, он не знал причину частых кровотечений. Частых главным образом потому, что кровь могла пойти из носа даже два или три раза за день.
Кровь шла носом у многих. Даже у меня такое было несколько раз в тот последний год жизни. Не помню, что говорили об этом наши соседи или мои мама с папой, потому как кровотечение, в отличие от отношений с Беатрис, меня ничуть не волновало.
Я, подставив поближе ведро, начал сгребать в него иголки. Несколько раз укололся.
Отец стоял прямо позади меня. И я знал, что он смотрит в мою спину или В общем, мне это очень не нравилось. Чем бы я ни занимался, если тем же самым не занимался отец, он становился позади меня и пялился. Я, конечно, не рассказывал об этом маме, но где-то глубоко внутри чувствовал, что когда-нибудь он доведет меня и я
Пустые размышления часто приходят в голову, когда занимаешься подобной работой.
Я сгребал в ведро сосновые иголки, а отец, стоявший сзади, выпускал изо рта струйки дыма.
Благо, дело не сложное, потому я быстро собрал одно ведро и поднялся на ноги.
Молодец! Осталось наполнить еще одно и поедем домой.
Отец, отбросив окурок, подал мне пустое ведро и пошел в сторону.
Пошли, сказал он, и я направился за ним.
Мы прошли чуть дальше в глубь. Там деревья стояли крупнее, а солнечных лучей было заметно меньше. Отец указал мне на еще две сосны, и я принялся собирать иголки.
Второе ведро чуть сложнее было наполнить, к тому же мешали надоедливые комары. Отец за те минуты сказал больше, чем за всю последнюю неделю. Он говорил что-то про лес, про родной город Боул, про детство и юность В общем, при том, что я слушал, я мало что запомнил и никаких уроков для себя из того не вынес.
Когда я поднялся и отряхнул колени, взгляд мой привлекло нечто бетонное, несколькими пятнами видневшееся за стройными деревьями. Это было похоже на то, что некий гигант, живший в тех местах еще до основания города, любил курить бетонные сигары, а когда докуривал, бросал окурки себе под ноги.
Перед моими глазами, прикрытый ветвями и стволами деревьев, лежал на опушке удлиненный бетонный цилиндр, вблизи которого виднелось несколько углублений в земле (как после стоп стоявшего там когда-то гиганта).
Я указал пальцем в сторону странной бетонной конструкции и спросил у отца, что это. Он пожал плечами и смущенно улыбнулся.
Не знаю, сказал он и, взяв в руки ведра, кивнул в сторону дороги. Пошли. Скоро дождь начнется.
Я поднял глаза кверху. И правда. Во время выполнения смешного задания я и не заметил, как дождевые облака, затянувшие небо, затмили солнце. Однако жара все еще стояла в воздухе.
Когда мы вышли на дорогу, я невольно посмотрел в ту сторону, в которой располагалась военная база. На дороге никого и ничего не было только ветер раздувал на асфальтовой полосе розочки пыли. Начал крапать дождь.
Шины заскрипели и мы поехали домой.
На всем пути не происходило ничего удивительного и примечательного. Когда мы подъехали к подъездной дорожке, в моей голове даже мелькнул вопрос: «А не слишком ли я чувствителен?» На тот момент для меня такое объяснение казалось более чем достойным. И правда, с чего я тогда взял, что, проехав мимо забора и контрольно-пропускного пункта, мы тем самым запустили процесс серии убийств и откровенных надругательств над природой человека? Вероятно, у того солдата даже не было в руке дубинки Значило ли это, что мое юношеское воображение сыграло против меня?
Однако сомнения все еще продолжали копошиться в моем мозгу, наводя там беспорядок.
Когда мы вошли в дом, словно по щелчку пальцев, начался ливень. Мама приняла ведра с иголками, и втроем мы сели за стол обедать.
2
К вечеру того же дня я забыл обо всем: о солдате с дубинкой, о бетонном цилиндре на опушке леса, о заборе с колючей проволокой И жизнь моя, казалось бы, пошла дальше своим чередом. После ужина я выхватил со стола один из тех дешевых журналов, в которых описывались вымышленные убийства и всякие создания наподобие зомби, и упал на кровать. Я читал. Мне нравилось читать. Потому как у нас не было телевизора, я решил для себя, что буду заниматься только четырьмя делами вне школьных занятий: читать, помогать маме по дому, гулять с Беатрис и ходить в кино. С таким количеством дел я мог жить спокойно и размеренно, и мне это приносило удовольствие.
Помню, что читал рассказ Роберта Блоха[3], но под каким названием не могу вспомнить. Я любил Роберта Блоха как автора. Наверное, ради прочтения работ таких авторов, как он, я и покупал литературные журналы. Но все же зачастую я сидел за книгами. И чем толще была книга, тем большее я получал от нее удовольствие. Это как с девушкой. Зачем тебе любовница (рассказ) на один вечер, если есть возможность выбрать ту, с которой проведешь как минимум три дня, а как максимум три недели? С такими девушками ты переживешь гораздо больше эмоций. Вместе вы сможете побывать и в засекреченных подземельях, и в долине реки, а после займетесь сексом под акацией и, может быть, даже заведете детей. Большие книги, как преданные девушки, пытаются удержать тебя до последнего, потому расставаться с ними куда грустнее, чем с рассказами.
Зазвонил телефон. Мама подошла к нему. В тот момент я лежал на кровати и, положив на живот журнал, смотрел на пасмурное небо за окном. Клонило в сон.
Дорогой, это Беатрис! крикнула снизу мама.
Я, вмиг выбравшись из объятий полусна, спустился вниз по лестнице и с осторожностью взял из рук мамы трубку. Подождал, пока она выйдет в кухню.
Алло, произнес я в трубку.
Привет, донеслось из нее. Замечательная погода, не правда ли?
Мы с Беатрис во многом были похожи. Она любила лес, и я любил лес. Она любила кошек больше, чем собак, и я любил кошек больше, чем собак. Она любила гулять за пределами города, подальше от суеты и шума, и я любил гулять за пределами города, подальше от суеты и шума. Она любила произведения Роберта Блоха и Говарда Филлипса Лавкрафта[4], и я любил работы этих замечательных авторов. Она любила дождь, и я любил дождь. В общем, список длинный.
Наверное, именно потому мы и не расставались, хотя очень часто ссорились.
Да, замечательная, ответил я и протер глаза. Хочешь погулять?
Можно было и не задавать этот вопрос. Мы поняли друг друга еще тогда, когда я спускался по лестнице. Мы рассмеялись в телефонные трубки и, бросив их на тумбочки, с криками: «Мам, пап, буду через час. Или чуть больше», выбежали из домов.
Мы жили на соседних улицах. Наши родители, еще когда каждому из нас было по десять лет, пытались нас свести. Не знаю, что руководило ими, но у них это получилось. На тот момент, летом 1977, мы с Беатрис встречались уже более года. Однажды наши гормоны настолько бешено реагировали на любое проявление кокетства, что мы даже чуть было не трахнулись на постели ее родителей. Однако этого не произошло, и мы все еще пребывали в девственниках.