А вас там, в приват-комнате, трогать можно?
Можно, но осторожно, ласково улыбнулась девица, и не всем, а только избранным.
О! Кажется, она назвала меня избранным. Это уже совсем другой маркетинговый подход к клиенту.
А вы догола обнажаетесь?
Догола, рассмеялась девица мне в лицо.
Кажется в этот миг я возблагодарил Бога, что даровал мне такое гнойное греховное существование. Снова и снова подтверждая, насколько я низменное существо.
Даная Тициана обнаженная. А Даная Рембрандта нагая или, лучше даже, голая. Голая или нагая и потому естественная и желанная. Это «драма наготы». Одежды нет не только на теле. Мы видим и душу. Это не модель, привыкшая к публичному обнажению и вниманию, это самая обычная девушка, случайно застигнутая врасплох.
Глава 3. Бар «Трибунал»
1
Оказавшись в маленькой каморке приват-комнаты, я сую в трусы девицам купюры, хотя мог бы плеснуть на их красивые тела кислоту. Так сделал какой-то сумасшедший с картиной Рембрандта. Здесь не кислота. Здесь текила. Соль и лайм.
Там, в ночном клубе «Трибунал», я впервые и увидел ее Мелиссу. Да, я увидел тебя. В белом подвенечном платье ты спустилась по крутой винтовой лестнице, поддерживая рукой фату, словно подбитый летчик на одном крыле. Спустилась в самое пекло ночного клуба по прикрепленной, казалось, к небесам, винтовой лестнице и сразу напомнила мне ангела-пилота, спустившегося к пилону стриптизерскому шесту. А потом то ли обувь была тесна, то ли воротник душил меня охватило сильное волнение.
И я подумал: «Вот она, апогея разврата. Сейчас она, девушка моей мечты, изобразит самый соблазнительный стриптиз». И уже начал шарить по карманам в поисках мятых купюр, чтобы быть первым у этого отполированного олицетворения невинности.
И, словно чувствуя мою готовность отдать последнее, невеста направилась прямиком к моему столику. И я вблизи увидел заплаканное, с подтеками туши, нежное лицо, видимо, ее обидел клиент, с которым она провела час в приват-комнате, а может, хозяин заведения он же ее сутенер.
Садись сюда, сделал я призывный жест ладонью, хлопая по кожаному диванчику и сам не веря, неужели этот ангел сейчас заговорит со мной.
Она села и тут же будто перестала обращать на меня внимание. Я предложил ей выпить, она отказалась. Я спросил, как ее зовут, она ответила, что это неважно.
А что важно? спросил я, перекрикивая гвалт и шум.
Сложно сказать, но верю, что в нас есть что-то более свое, чем собственное имя.
Ну это вряд ли. Я чувствовал, что запинаюсь Имя единственное, что у нас есть своего, не наносного
Стоит человека пару недель называть по-другому, и все привыкнут и забудут имя, данное ему родителями, парировала она, он и сам скоро привыкнет к прозвищу.
Но не забудет ибо когда его окликали в раннем детстве, он еще не различал предметы и не делил мир на внешнее и свое Да и внешнее скорее походило на пятна без какого-либо смысла и обозначений.
Тогда Ми протянула она руку, как бы здороваясь и представляясь. Хотя сквозь шум внутри и снаружи перепонок я толком не расслышал, но отчетливо уловил, что оно начиналось на М, как метро. Зафиксировал себе в сознании эту букву, возвышающуюся на неоновой ножке-столбе над входом в подземелье, в яме, в которой мы все оказались
А еще я подумал, что имя у нее какое-то полусказочное. Как Анжелика или Вероника. Из тех, что любят брать проститутки, скрывая свои простые Аня и Маша. Почему так? спросила М, глядя мимо меня, у кого-то, кто словно бы сидел за моей спиной. Почему человек бывает настолько унижен, что бежит даже от своего имени? Меняет свое имя на другое
2
Думаю, в этот момент там за моим плечом видела своих родителей. Я даже на миг обернулся, чтобы понять, как они выглядят.
Так бывает, когда тебе ни с того ни с сего улыбнется вдруг в трамвае самая симпатичная девушка, а ты оборачиваешься, не веря в себя и ища того, кому могла так улыбнуться удача. Вопрос адресовался мне, но я был настолько пьян, что не смог сообразить до конца, сбежавшая ли она со своей свадьбы невеста или стриптизерша, отработавшая сеанс приват-танца в закрытой кабинке.
Что ты здесь делаешь? спросила она резко, не дождавшись ответа, хотя это был мой вопрос.
Отдыхаю, вздохнул я так тяжело, будто нес тяжелый камень в гору, отчего от моего признания повеяло абсурдом, отдыхаю вопреки всему.
Я понимаю, улыбнулась М, приняв меня, должно быть, за какого-нибудь богача, если все время отдыхать, то и отдых становится в тягость.
Я снова глубоко вздохнул. Вздохнул, потому что мне вроде и было что сказать ей, а вроде и не было. Я чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Тварью, оказавшейся в цугцванге. Несостоявшаяся любовь, несостоявшаяся мать, невеста-жена-женщина, и несостоявшийся мужчина. Оба полностью разочарованы и подавлены. Выброшенные на обочину, изгнанные из социума с единственным багажом всеобщим презрением, сидят в самом центре нижнего круга ада.
Это место мне кажется преисподней, продолжил я подброшенную кем-то тему, потому что там, на втором этаже, кафе с большими витражами напоминает мне рай. Я была на втором этаже, скривилась в язвительной ухмылке М, там сейчас свадьба.
Случаем не ваша?
Кто знает, может быть, может быть
Вас что, спрятали тут от жениха за выкуп? настаивал я.
Скорее, от женихов я спряталась сама, она улыбнулась в первый раз за вечер.
Как Пенелопа?
Как Пенелопа.
Иногда так бывает, особенно в джазе, где темы подбрасывают, как детей под двери. Или под плуг на борозду. И ты сидишь и слушаешь жалобный плач саксофона. И слышишь в нем рождение новой жизни, новых чувств и эмоций.
Но за саксофоном вступает контрабас бум-бум-бум, будто топот бычьих ног. Или такой звук, будто о дверь головой бьется обманутый жених. А потом уже и пианино, как убегающие женские шажки, первая любовь, первый страх, первый побег
3
С другой стороны, я слышал о таких случаях. Я иногда читал книги, и как-то мне в руки попался сборник рассказов Мэнсфилд. А я люблю именно рассказы, чтобы не заморачиваться, не уходить с головой в роман, как в плаванье. И вот передо мной книжка с короткой аннотацией и краткой биографией автора. Там-то я и вычитал, как Мэнсфилд убежала от своего мужа после первой брачной ночи. Или даже с самой брачной ночи к оркестровому музыканту.
Я жутко завидовал парню, с котором сбежала Мэнсфилд. Это же как надо было запасть на простого музыканта из оркестра, что играл на свадьбах?
Ерунда, как-то заметит мне на это Алистер. Я знавал одного поэта, который выбросился из окна в день собственной свадьбы. Потому что счастливей момента в жизни у него уже не будет.
Круто, восхитился я, хотя история с музыкантом из оркестровой ямы мне нравилась больше. Я ведь тоже в какой-то степени музыкант.
Вот я стою перед девушкой, которую принимаю за чужую невесту. Но с той же долей вероятности она может быть и стриптизершей-куртизанкой, чтобы не сказать проституткой, вышедшей из приват-кабинки, где ее только что лапал, а может, и имел ужасно толстый некрасивый торгаш, а может, и какой-нибудь плешивый, пропахший нафталином старикан-банкир.
Все эти кабинки, в которые уединялись клиенты с понравившимися танцовщицами, напоминали мне встроенные в стену камины, жаровни ада. Я специально придумывал себе как можно более жаркие картинки.
Зачем ты выбрала такой путь? спросил я, обращаясь ко второй возможной ипостаси девушки.
От отчаянья, ответила она, у меня никчемная сестра и больная мать на руках, которых надо кормить, а самой еще снимать квартиру.
И опять было непонятно, говорит ли она про замужество или про работу. Но я сам виноват, что задал такой размытый вопрос. А спросить в лоб показалось неделикатным.