Говорю вам, самые интересные люди это бомжи, которые еще не утратили навыки социального общения. Уже само наше знакомство произвело на меня неизгладимое впечатление. Нет, конечно, я в переходе встречал и других любопытных типов вроде чечеточника-чахоточника Чета или обрубка Радия. Кого только не повстречаешь под вечер в длинном переходе, но когда я встретил Алистера, сердце мое дрогнуло, будто я сам выхожу за пределы своего тела
В тот вечер я как раз засиделся в переходе и уже собирался возвращаться к себе в каморку, зайдя перед этим ради чечевичного супа в столовую номер один. Кстати, я хожу в эту столовую не только потому, что там было относительно дешево, а потому что чувствую себя там номером один.
А еще я, кажется, в тот момент курил и читал статью «Кто зажигает свет в конце тоннеля». Это была статья о том, как отмирают клетки мозга и почему некоторые пережившие клиническую смерть видели некий таинственный всеобъемлющий свет. Подзаголовок статьи гласил: «Как ученые дали прикурить верующим». И тут я поднимаю голову и вижу этого прикуривающего долговязого бородатого детину.
Ты, видать, ученый! Так, может, и мне дашь прикурить? обратился я к нему.
Да, кивнул он, соглашаясь. Как ты догадался, братишка?
И это его обращение «братишка», не «коллега», не «старик», не «дружище», а именно «братишка» делало ситуацию такой комичной, что мы невольно улыбнулись друг другу.
2
Да, впервые, когда я его увидел, он всего лишь прикуривал. Стоял там себе под аркой перехода и, ссутулившись, прикрывал горящую спичку ладонью, но мне было достаточно. Я понял, что он факелоносец. Революционер. Прометей. Бунтарь из бригады РАФ. Потому что огонь, вспыхнув, озарил все уголки темной арки и темного перехода, все выбоины и шрамы на потрескавшихся стенах, за которые я непроизвольно держался. Огонь озарил даже саму ночь.
А потом он затушил спичку и, откинув назад шевелюру характерным резким движением, прижал голову и лопатки к шершавой стене и так медленно начал сползать вниз, словно обтирая и одеждой, и шевелюрой каменную кладку. И я слышал, как скреб его плащ о каменную поверхность, и понял, как ему было тяжело держать спичку, стоять здесь, в темном переходе, спиной к спине с одиночеством, сжимая застывшими от холода пальцами щепку последнюю надежду Одиссея, последнее оружие Ноя. Было видно, как он устал, как он измотан бесконечными шатаниями, бесконечными переходами
Позже, стараясь не отстать от него ни на шаг, я увидел на его плаще пять маленьких колец, расположенных на спинке в олимпийском порядке. А тогда я лишь слышал, как кольца скребутся о стену, словно это не кольца, а пальцы атлета, сжимавшего до последнего свое копье свою маленькую спичку.
Отпуская себя в пропасть, он сполз до конца по стенке, полностью сев на пол, но еще долго держал горящую спичку в руках, пока пламя обжигало его грязные длинные ногти. Он по-прежнему держал спичку, не выбрасывал, и тогда огонь начал облизывать пальцы, а после третьей или четвертой затяжки склонился к луже и пустил еще не потухшую спичку в одинокое плаванье, словно та корабль с алыми парусами, а лужа это море посреди перехода.
Трудно объяснить, но я сразу понял, что он герой, титан. Точнее, я представил себе его таковым, словно его пальцы пальцы дискобола со скульптуры, вцепившегося в диск солнца-коробка из последних сил. Но возможности его не безграничны, пальцы разомкнулись, как порванные звенья цепи, выпуская факел из рук, отпуская спичку в дальнее плаванье.
3
Этой игры в спички-коробки-корабли, в морской бой, мне было достаточно, чтобы пойти за ним по пятам. Хотя он все еще сидел. Но я знал, что он обязательно поднимется. Встанет и пойдет. Но прежде чем подняться, ему надо было достичь нужного состояния поражения или озарения.
И чтобы подтолкнуть процесс, я решил задеть этого нищего бомжа в своей обычной задиристой, издевательской манере. Мол, чего ты здесь пытаешься высидеть? Иди уже домой! Подавать здесь больше не будут. Метро закрывается, и даже пьяные стараются ночью перейти улицу по верху.
А я не ради денег здесь слоняюсь, оторвавшись от спички, посмотрел на меня бомж.
А ради чего?
Чтобы проверить одну теорию, сказал он.
Какую еще теорию? я даже подвинулся поближе, чтобы лучше расслышать. Хотя и вблизи я многое не понял.
Физическую теорию. Я ведь физик, а у меня есть друг математик, и
И тогда он мне рассказал про того своего друга, который однажды заявился к нему и сказал, что сделал сумасшедшее открытие. Он, тут я пересказываю своими словами, как понял сложную научную конструкцию, вдруг открыл, что если покрутить тумбочку, то можно выйти в другие миры. Про крутящиеся столы и иные миры я что-то слышал, а вот тумбочка или стул это было что- то новенькое.
Друг его, как я понял, занимался алгеброй и топологией. И по его расчетам, из крышки можно сделать вселенную, а из кружка нельзя, потому что в кружке дырка, а это разрыв пространства. А топология, как мне тут же в общих чертах и на десяти пальцах и двух коленках, быстро, почти скороговоркой, пытался объяснить бомж, это такой раздел математики, изучающий в самом общем виде явление непрерывности, а в частности свойства пространств, которые остаются неизменными при непрерывных деформациях.
Хотя с другой стороны, во вселенной есть черные дыры, а это такой сокрушающий разрыв пространства, и вот сейчас он, физик, как раз пытается разобраться с черной дырой, поглощающей энергию света и тепла И для наглядности эксперимента, чтобы совсем не «оторваться от земли» и не «съехать с катушек», он выбрал переход и лужу, как аналог черной дыры, а переход под Невским как аналог адронного коллайдера, построенного в Альпах, там, где Ганнибал совершал свой переход.
Я не очень поверил в рассказ бомжа, принимая его за больные фантазии, но в то же время слегка приуныл. Мне показалось очень красивым сравнение лужи в неосвещенном переходе с черной дырой. А самого перехода с коллайдером. Потому что иногда мое тело и душу так ломит от черной тоски по Мелиссе, что, кажется, здесь, в переходе, я сам распадаюсь на нейтрино, а потом соединяюсь в измененном виде.
Но этого никто не замечает, и люди, спешащие по своим делам и сталкивающиеся нос к носу, как разогнанные протоны и тяжелые ионы, и вызывающие столкновением целый каскад частиц, тоже этого не замечают. Они бегут по своим работам и к своим проблемам, осыпаясь с ядер верхней атмосферы до уровня грешной земли.
4
Да, меня это заинтересовало. Очень заинтересовал вопрос, когда черные дыры и энтропия поглотят все, ведь потом никак нельзя будет построить правильную вселенную. Вселенную определенного, удобного для каждого типа, согласно топологии.
А этот ваш друг-математик, осторожно поинтересовался я, он реален, он еще живой или его тоже поглотила черная дыра?
Почти поглотила. Мы с ним познакомились в доме ученых на званом ужине в честь самых крутых академиков города, расцвел бомж Алистер, словно вновь оказался на шикарном приеме, я занимался другими цацками, но мы с ним сразу нашли общий язык. Потому что за время банкета он ни разу не притронулся к еде, и мы весь вечер проболтали о квантовой механике
Далее для меня шли непонятные термины, но слова «цацки» и «проболтали» как-то выбивались из общего ряда и немного смешили меня.
Ага, братишка, подводил к завершению свой рассказ бомж, а в конце вечера мой друг-математик предсказал, что однажды он покрутит тумбочку так, чтобы из окна моей квартиры открывался вид на окна психбольницы, куда его скоро упекут. И однажды, братишка, так и произошло. Я просыпаюсь, подхожу к окнам, чтобы раздвинуть шторы, и вижу напротив своей квартиры не обычный дом с кофейней, а окна психбольницы, а там своего товарища.