Сделать твоего гогола и пожертвовать им? саркастически предлагает Миели.
По лицу вора пробегает тень.
Нет, это невозможно. Жозефине, похоже, достаточно одного меня. Должно быть что-то ещё Его здоровый глаз поблёскивает. Конечно. Какой же я идиот. Дело вот в чём. Если копу нужен я, мне придётся стать кем-то другим. Мне необходимо новое лицо.
Вор пытается почесать окровавленную вмятину отсутствующей рукой и разочарованно разглядывает обрубок.
Потребуется ещё кое-что, но я, кажется, знаю, где всё это найти. Если «Перхонен» права, у нас осталось меньше двух дней, чтобы открыть Ларец.
И как мы это сделаем? спрашивает Миели.
Так, как делаются все по-настоящему важные вещи: при помощи дыма и зеркал.
Жан, прошу тебя, оставь свои игры.
Вор не без труда улыбается ей и достаёт из кармана небольшое янтарное яйцо. Камень зоку.
Как быстро ты сможешь отыскать маршрутизатор зоку?
6
Таваддуд и гуль
Район Бану Сасан располагается вокруг Базы Соборности. Изначально он задумывался как модель города Соборности: высокие массивные дома, площади, статуи и загрузочные храмы. Но после Крика Ярости почти все здания пустуют, и лишь в обширных складах размещаются чужеземные товары, предназначенные для тех, кому благодаря торговле гоголами они доступны. В этом районе прячутся от дикого кода слабые и нищие обитатели города.
Таваддуд осторожно наблюдает за Абу. Она ожидала, что при виде грязи и нищеты торговец гоголами задерёт нос, но вместо этого он смотрит вокруг с бесстрастным вниманием, даже когда они проходят по площади Тахт аль-Калаа, где живёт женщина-паук. Дикий код вырастил на её груди паучьи железы, и женщина сплела из паутины огромный шатёр. Внутри на тонких нитях, словно загадочные фрукты, висят маленькие статуэтки и кувшины джиннов.
В сухом воздухе чувствуется неистребимый запах озона, смешанный с едкой вонью немытых тел. Актёры театра теней под негромкую музыку создают картины на поверхности высоких колонн, старики с отметинами дикого кода на лицах играют в шахматы в уличных кафе. Акробаты-химеры в шёлковых костюмах поигрывают мускулами, усиленными сапфиром.
Абу останавливается, чтобы дать несколько соборов мужчине с клеткой, в которой заперта ещё одна химера: похожее на розовый эмбрион существо размером с собаку, с прозрачным голубым панцирем и тонкими паучьими ногами. Мужчина несколько раз кланяется и громко объявляет собравшимся вокруг людям, что в клетке у него принц Торопливого Нью-Йорка, получивший это обличье от Ауна. Химера якобы понимает священные тексты и, постукивая ногами по бетону, диктует ответы на вопросы. Через атар-очки Таваддуд различает цепочки, которые соединяют странное существо с мозгом его хозяина.
Дорогой Абу, вам надо быть осторожнее, говорит она. Я не хочу, чтобы вы стали одним из моих пациентов.
Хотя я не сомневаюсь, что джинны-телохранители, которые следуют за нами, сумеют удержать вас от любых неосторожных поступков.
Это ужасно. Но я уверен, что многие из этих людей отправляются в пустыню только ради того, чтобы после вы занялись их лечением.
Должна предупредить, мои лекарства могут быть горькими.
Она похлопывает по своей медицинской сумке.
Абу смотрит на неё с любопытством.
Почему вы это делаете? Почему приходите сюда?
К концу дня вы, возможно, и сами это поймёте. А как вы относитесь к Бану Сасан?
Абу улыбается:
Я здесь вырос.
Таваддуд в изумлении моргает.
Я хотела бы услышать эту историю.
Боюсь, она слишком длинна для послеобеденной прогулки. Кроме того, я нечасто решаюсь её рассказывать: трудно иметь дело с семействами мухтасибов, если не носишь фамилию Соарец, Угарте, Гомелец или Узеда. Абу разводит руками. При этом неважно, сколько гоголов доставляют из пустыни мои муталибуны.
Что ж, мудрый человек в вашем положении подыскал бы себе невесту среди младших дочерей из семейств мухтасибов. Даже если у неё не слишком хорошая репутация.
Абу опускает взгляд.
Я надеялся провести приятный день с привлекательной женщиной, не затрагивая подобных проблем.
Его человеческий глаз полон грусти, и Таваддуд едва удерживается, чтобы не сказать, что он не должен жениться на женщине, предпочитающей монстров. Но рана, нанесённая Дуни, всё ещё причиняет боль. Я покажу отцу, на что способна. Но не так, как она думает.
Таваддуд легонько касается плеча Абу.
Вы правы. Давайте оставим брачные союзы и Семейства на Осколках, где им и место. Здесь неважно, кто вы. И это одна из причин, по которым я сюда прихожу.
По обыкновению Таваддуд выбирает место для своей практики рядом с безликой статуей Соборности бородатый мужчина с инструментами слесаря уже носит на себе каракули и пятна диких кодов, различимые в атаре.
Пока Абу осматривается, Таваддуд достаёт из сумки палатку отдельные детали образуют конструкцию на тонких шестах, похожих на ноги гигантского насекомого. В результате получается небольшой шатер со столиком и койкой. Таваддуд раскладывает свои инструменты и кувшины джиннов. К тому времени, когда она заканчивает приготовления, появляются первые пациенты.
Они выстраиваются в очередь снаружи и входят по одному. В большинстве случаев дело заключается просто в навязчивых идеях, от которых легко избавить. Людям, по-настоящему поражённым диким кодом, помочь сложнее, но, к счастью, сегодня их немного. Один из таких посетителей подросток со светящимися V-образными штрихами, перемещающимися по его телу, словно стаи птиц. Мальчик утверждает, что это древний символ победы и хотел бы сохранить отметины, но Таваддуд объясняет ему, что они будут разрастаться, пока не сожгут всю его кожу.
Она обхватывает его лицо ладонями и внимательно изучает через атар-очки.
Ты опять был в пустыне, упрекает его Таваддуд. Мальчик вздрагивает, но она не выпускает его голову. Дай мне посмотреть.
Она снимает с пояса один из кувшинов джинна, открывает его и выпускает оттуда существо, которое в атар-взгляде предстаёт в виде облачка треугольников.
Я же говорила, чтобы ты туда не ходил, напоминает она.
Человек не может без мечты, моя госпожа, а мечты живут в пустыне, отвечает мальчик.
Я вижу, ты поэт. Сиди спокойно. Маленький джинн поглощает дикий код в лобной доле мозга мальчика. Будет немного больно. Но если ты не свернёшь с пути муталибуна, можешь ничего не достигнуть.
Я слишком ловкий, чтобы меня поймали, морщась от боли, говорит подросток. Как Али-ртуть.
Но и он оказался не самым быстрым. Никому и никогда не скрыться от Разрушителя Наслаждений.
Кроме Принца-цветка, возражает мальчик. Бессмертного вора.
А потом к ней приходит гуль.
Это жена одного из сапфировых акробатов, худая мускулистая женщина с тёмными кудрями, в облегающей одежде из сфабрикованной в Соборности ткани. Акробат ведет её за руку. Она идёт за ним, словно ребёнок, в её глазах пустота.
Таваддуд усаживает её.
Ты можешь назвать своё имя? ласково спрашивает она.
Чанья, отвечает женщина.
Её зовут Мари, угрюмо говорит акробат.
Таваддуд кивает.
Тебе известно, откуда это у неё?
Акробат сплёвывает и протягивает Таваддуд гладкий прозрачный листок.
Я нашёл это в её палатке, сообщает он. Всё сжёг, оставил только один, чтобы показать вам.
Таваддуд бросает взгляд на страницу, плотно заполненную текстом. Некоторые слова уже выгорели, но их всё ещё можно прочесть. Внезапно она ощущает их притягательную силу
ИСТОРИЯ О МОЛОДОМ КАБЕЛЬЩИКЕ И АЛЬ-ДЖАННА ПУШКИ
Давным-давно, ещё до того как Крик Ярости потряс Землю и Соборность запустила когти в её почву, в городе Сирре жил юноша. Он был сыном кабельщика, его грудь и спина потемнели от солнца, а в своём ремесле он достиг немалого мастерства. Но как только наступал вечер, он отправлялся в одну из таверн, чтобы послушать истории муталибунов охотников за сокровищами. С горящими глазами, затаив дыхание, внимал он рассказам о свистящих песках и рух-кораблях и о тёмных страстях, пробуждаемых алчностью в сердцах людей.