Нет, не мои и не ваши. Вернее, вот что
Она нервно усмехнулась.
Что? спросил Борис.
Договор.
Какой же?
Старомодный.
Кровью? Согласен!
Нет, пока не кровью. И даже не спермой.
Чем же?
Словами: вы читаете стихотворение. Если оно удивит, я позволю вам взять меня за руку.
Любое?
Нет. Серебро. Только русское Серебро. Не золото, не бронзу и не тефлон.
Прекрасно! В трюмо испаряется чашка какао
качается тюль, и прямой дорожкою в сад, в бурелом и хаос к качелям бежит трюмо, тут же продолжила она.
Меня преследуют две-три случайных фразы
весь день твержу: печаль моя жирна.
Борис сорвал молодой клейкий липовый лист, свернул, понюхал:
Было душно от жгучего света
а взгляды его как лучи.
Борис скомкал и отбросил лист:
От твоей любви загадочной, как от боли, в крик кричу.
Стала жёлтой и припадочной, еле ноги волочу.
Виктория подхватывала каждую строфу, как волан. Они миновали церковь и двинулись по асфальтовой протоке, сдавленной аллеей неухоженных постсоветских лип. Борис хранил молчание шестьдесят шесть шагов, словно готовясь к старту на этой пустой дорожке.
Ты войдёшь и молча сядешь близ меня, в вечерний час
и рассеянно пригладишь на груди атлас
Он снова замолчал. И рассмеялся:
Виктория, я обожаю вас всё сильнее!
Не заговаривайте мне зубы, дамский угодник.
Вы удивительная. Вы потрясающая. Вы неповторимая.
Она молчала, плавно и легко двигаясь по пустой аллее. Её чёрные туфельки без каблуков бесшумно ступали по асфальту. Она словно шла себе навстречу.
Борис решительно вздохнул:
Ищи меня в сквозном весеннем свете. Я весь как взмах неощутимых крыл.
Я звук, я вздох, я зайчик на паркете.
Зло хлопнув в ладоши, Борис тут же продолжил:
О путях твоих пытать не буду, милая, ведь всё сбылось.
Я был бос, а ты меня обула ливнями волос и слёз.
Он выбросил вперёд руку, словно пытаясь раздвинуть аллею:
Рас-стояние: вёрсты, мили! Нас рас-ставили, рас-садили!
Чтобы тихо себя вели по двум разным концам земли.
Зло вскрикнув, Борис забежал вперёд, развернулся и угрожающе замедленно двинулся на Викторию:
Да, я знаю, я вам не пара, я пришёл из другой страны
и мне нравится не гитара, а дикарский напев зурны.
Вика, это невозможно! Он топнул ногой по неотзывчивому асфальту. Вы Лилит? Чёрт возьми! Что вы делаете здесь, в нашем мире изгнанных из рая?!
Сдаётесь, жалкий соблазнитель?
Нет, нет, нет!! взвопил он так, что с липы сорвалась ворона и с карканьем полетела в сторону сталинской громады университета.
Зачем ты за пивною стойкой?! Пристала ли тебе она?! Здесь нужно быть девицей бойкой! Ты нездорова и бледна!!
С какой-то розою огромной у нецелованных грудей, а смертный венчик, самый скромный, украсил бы тебя милей.
Борис замахал на неё руками, словно на навязчивое привидение:
Пурпурный лист на дне бассейна сквозит в воде, и день погас
Я полюбил благоговейно текучий мрак печальных глаз.
Он оцепенел мраморной статуей навечно проклятой аллеи, кусая губы:
Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник, что бывает любовь на земле, произнесла на ходу Виктория нараспев, запрокидывая лицо к линяющему небу.
Борис прыгнул с места, снова забежал вперёд, остановился перед ней, изображая ладонями букву Т:
Well, give me a break! A break!
Да, пожалуйста Виктория со вздохом обошла его, словно севший на мель дредноут. Вон там можно испить кофия.
Он доверил свой взор её пальцу: в зелени различались белые оконные переплёты.
Кофе да, да, кофе забормотал он, как после ледяного душа. Мы непременно должны сейчас выпить кофе.
Она молча направилась к переплётам. Он извивался вокруг:
Не кончено, не кончено, желанная и жестокая! Клянусь, я одолею вас. Я не могу не одолеть я я жажду сокрушить вас, пробить железный панцирь ложных страхов и испить чашу прикосновения. Я раскрою вас, мраморная устрица! И выпью вас до дна! Осушу одним глотком!
Смотрите не захлебнитесь. Она сорвала большой ореховый лист, положила на левый кулак и звучно прихлопнула правой ладонью.
Свежевыкрашенным Летучим голландцем кафе выплыло на них из сочной зелени.
Борис кинулся к стоящему у веранды столику, отодвинул пластиковый стул и, рухнув на колени, обнял его, как золотой трон Клеопатры:
Ловлю ваше божественное тело, о временно недоступная!
Виктория опустилась на стул, закинула ногу на ногу, раскрыла обсыпанную бисером сумочку, извлекла из неё чёрную стрелу мундштука, вставила сигарету.
Коленопреклонённый Борис тут же возжёг маленький факел. Прикурив и затянувшись, она выпустила струю дыма в приближающегося официанта:
Кофе! Чёрный, как смерть.
А мне ни-че-го пропел заворожённый её профилем Борис.
Внутри решётчатой веранды молодая компания перекидывалась угловатыми междометиями.
Здравствуй, быдло младое, незнакомое сощурилась на них Виктория, качнула ногой и прикрыла ладонью своё острое колено. Как вы полагаете, Борис, восстанет русская культура когда-нибудь из радиоактивного красного пепла?
Даже сквозь бетон прорастают цветы. Борис стоял на коленях, до боли в пальцах сжимая ребристый пластик стула, словно тюремную клетку.
А если этот бетон радиоактивен?
Тогда прорастёт диковинный цветок.
Багрово-фиолетовая орхидея?
С запахом гниющей плоти.
Слишком красиво, чтобы быть правдой Она стряхнула пепел и замолчала.
Борис остался стоять на коленях, притягивая человеческие взоры. Молодая компания ненадолго смолкла, уставившись на него сквозь решётку террасы. Борис глянул на них:
Корнями двух клыков и челюстей громадных оттиснув жидкий мозг в глубь плоской головы
о махайродусы, владели сушей вы в третичные века гигантских травоядных.
Борис грозно расхохотался и с рычанием впился зубами в пластиковый подлокотник.
Давайте только фауну и флору оставим в покое, произнесла Виктория.
Daccord!
Перед Викторией на столе возникла чашка кофе. Её тонкие губы протянулись к чёрному озеру, коснулись и отпрянули, убедившись:
Магма.
Это заставило Бориса встать и сесть за стол. Его взгляд покрыл Викторию омофором желания.
Она почувствовала. И привычно повела острыми плечами, сбрасывая невидимую ткань:
И долго вы намерены отмалчиваться?
Лицо Бориса вмиг окаменело:
Вооруженный зреньем узких ос, сосущих ось земную, ось земную
Я чую всё, с чем свидеться пришлось, и вспоминаю наизусть и всуе.
Борис замолчал. Но ненадолго:
Что сердце? Лань. А ты стрелок, царевна. Но мне не пасть от полудетских рук
Она продолжила с выпускаемым дымом:
И промахнувшись, горестно и гневно ты опускаешь неискусный лук.
Каменное лицо Бориса стало чугунным. Он разлепил потяжелевшие губы, но Виктория предупредила:
Я буду пить кофе.
И он замер с полуоткрытым ртом.
Виктория подносила чашку к губам, словно пила саму себя. Этот напиток не радовал, но успокаивал её. Опустошив чашку, она встала и пошла:
Рассчитайтесь, несчастный.
Борис швырнул в официанта комом денег и громко поспешил за ней:
В глазах пески зелёные и облака
По кружеву краплёному скользит рука.
Она вытянула из мундштука окурок, кинула в лужу, из которой пил голубь:
Борис, вы предсказуемы. Хотя и сильный поэт.
Не оскорбляйте меня, Виктория!
Я просто называю вещи своими именами
Наше поприще не завершено.
Я готова продолжить, пожалуйста.
Они спустились к Москве-реке.
Корабли оякорили бухты Виктория сощурилась на прогулочный катер, причаливающий к пристани. Прокатите меня, рыцарь бледный.
Avec plaisir!
Они устроились на корме спереди. Катер отчалил. На палубе присутствовали редкие пассажиры.
Катер поплыл, рассекая сонную воду. Виктория рассекала взглядом влажное пространство.
Борис с нескрываемой ненавистью обсасывал глазами её острый профиль: