Далее надо было проверить, все ли произведения на месте (мысль «кабы чего не вышло» дамокловым мечом висит над каждым хранителем). Лаборанты начали роптать: рабочий день окончен, шкатулки никуда не убегут, есть-пить не просят завтра проверим. Хранитель упорно настаивал на проверке, назревал конфликт. В конце концов, опыт и авторитет победили.
Какой кошмар Не хватало двух маленьких чарок!
Проверили ещё раз. Как это возможно? Всё время люди были вместе, хранитель специально шёл позади лаборантов, которые несли корзины. Вещи всегда были на виду.
Во дворе затарахтела мусорная машина она всегда приезжала по вечерам: посетители должны видеть только прекрасное, а не мусор. Хранитель сказала:
Я помню эти чарки. Маленькие, изящные, XIX век. Я их отметила в списке. Мы их упаковали и положили в корзину. Поместили над большой шкатулкой с видом города Устюга. Ничего не понимаю. Что же делать?
Водитель «мусорки» специальным механизмом поднимал большие железные баки и ставил их на машину.
Потом принесли сюда. Вытащили из корзины. Бумагу выбросили.
Лаборанты посмотрели друг на друга и стремглав бросились во двор. Машина выезжала за ворота. Милиционер провожал её настороженным взглядом.
Подождите, подождите!
«Мусорка», проскрипев тормозами, остановилась. Лаборанты с разбегу полезли в огромный бак. Удивлённый милиционер опустил автомат и начал наблюдать за происходящим. Водитель вышел из кабины.
Да здесь мусор со всего музея!
Вот наша бумага! Она сверху! Смотри внимательно!
Через десять минут в одном из выброшенных комков бумаги лаборанты нашли две изящные чарки известного устюгского мастера XIX века.
Экспонат
Современное искусство явление весьма загадочное. Наполненное концепциями и стратегиями, оно всё дальше от тех истоков, когда художник брал кисть и, не мудрствуя лукаво, писал прекрасное полотно, радующее душу и сердце. Теперь любой предмет, поставленный на фон какой-нибудь «философии», становится экспонатом, вокруг которого бродят и умильно вздыхают тонко чувствующие зрители.
Однажды в музей приехала выставка из Финляндии. Кураторами были две типично суомские тёти: угловатые, громкие и неряшливые. Два дня мы, рабочие, переносили деревянные доски, предметы хозяйства и живописные полотна. Художник создал оригинальную концепцию о бренности всего сущего. Плодом его творчества стало несколько инсталляций. Предметы имели статус произведений искусства (в том числе доски и хозяйственные предметы) и были по этой причине застрахованы на миллионы евро. Без этого сейчас не обходится ни одна выставка.
С тётями было сложно работать. Они везде «гнули свою линию» и не уступали ни в чём. Суровые северные люди. Услышав о том, что у нас есть обеденное время, они хором воскликнули: «It is a disaster!»1 и ушли обедать. Выставка открывалась через два дня мы бы несколько раз успели унести и принести их вёдра и швабры.
Но женщины волновались.
В дипломатических целях на время подготовки выставки мы сократили обед и бодро расставляли экспонаты под строгими взглядами финок. Впрочем, постепенно отношения наладились, дамы даже начали улыбаться. Это нас ободрило и дело пошло на лад.
Через два дня, ровно к назначенному сроку, всё было готово. Осталось помыть пол это обязательно делается перед открытием выставок. Финки ушли переодеваться. Наши уборщицы, засучив рукава, дружно принялись за работу.
За двадцать минут до открытия, когда по залам ещё бродили журналисты и финский художник давал пояснения, явились кураторы, принявшие человеческий облик. Они по-хозяйски прошли по залам, кое-что поправили внесли «последние штрихи».
Вдруг одна из финок побледнела и, стараясь не привлекать внимания журналистов, подошла к нашему представителю и прошептала:
Where is the bucket? We are lost! Where is the black bucket?!2
Оказалось, исчезло ведро, которое было частью главной инсталляции. Назревал скандал и что хуже всего потеря музеем большого количества денег, поскольку, как говорилось выше, все вещи были застрахованы. Наш представитель тоже побледнел. Общими усилиями начали искать выход из этой катастрофической ситуации. Художник пока был не в курсе и это радовало творческие люди очень ранимы и эмоциональны.
Бригада уборщиц, выполнив работу, спокойно продефилировала по коридору. На первом этаже их ждало другое задание (выставка была на третьем). Финки что-то сосредоточенно обсуждали, одна из них мельком взглянула на вереницу уборщиц и вдруг воскликнула:
Look! Stop her! Shes got our bucket!3
У одной из пожилых работниц было в руках чёрное ведро, точнее, произведение современного искусства, которое она использовала для мытья полов!
Выяснилось, что коллеги забрали инструмент уборщицы для работы в другом здании, не предупредив её об этом. Оставшись без ведра, она его позаимствовала в обеденное время на экспозиции, потому что, с её слов, подумала, что кто-то его оставил. Она и взяла ненадолго. Для благого дела. Потом бы вернула. И незачем так волноваться.
К счастью, произведение искусства не пострадало. Его тихо возвратили на место. Кажется, никто и не заметил пропажу.
Как впрочем, и выставку.
Долгая жизнь традиции (рассказ научного сотрудника)
Однажды по делам службы я очутился в маленьком приволжском городке, расположенном неподалёку от Ярославля. На первый взгляд, он ничем не отличался от других: река, мостики, резные крылечки и кустодиевские барышни. Однако городок скрывал жемчужину пятиглавый собор, украшенный тонкими пилястрами и майоликовыми наличниками. Он высился на холме приблизительно с XVII века и напоминал огромный сливочный торт, покрытый золотистым кремом. Собор был окружён обходными галереями с большими окнами, а на стенах крыльца мастерá изобразили библейские сцены, знакомые всем с детства. Зелёные купола с горящими на солнце крестами виднелись за несколько километров. Собор был так огромен, что местные домишки да избушки испуганно прижимались друг к другу, пытаясь избежать его всепоглощающей монументальности.
Музейные вопросы решились быстро, почти сами собой, и у меня осталось несколько часов до ярославского автобуса. Я немедленно отправился на осмотр милого городка. Сотрудница музея вызвалась быть провожатым и по возможности гидом.
Узкие проулки с деревянными мостовыми и благоухающие вишнёвые сады служили фоном наших бесед о проблемах музейного дела. Золотистый собор должен был венчать дискуссию и стать жирной точкой в моём знакомстве с игрушечным городком.
Огромная чёрная икона Всемилостивого Спаса занимала почти половину интерьера древнего здания. Находившийся за ней иконостас, по поволжской традиции пародирующий золотое море во время шторма, только выигрывал от такого соседства. Огоньки от маленьких тонких свечей, как маленькие балерины, плясали на его резных фруктах и витых колонках. Вдоль стен замерли деревянные фигуры святых и мучеников. Их потускневшие цвета вплетали свою мелодию в полнозвучный хор, возносивший в поднебесные своды гимн Творцу.
Моя спутница, не прекращая жаркой дискуссии (лишь перейдя на шёпот), ловким движением вытащила из сумки красный платок. Затем на середине какого-то убедительного тезиса она бодро направилась к иконе.
Неглупая девица, подумал я с тоской и принялся за осмотр потолков и стен. В широких лентах развёртывались сцены из жизни Христа. Довольно качественная живопись: хорошо построенная композиция, мягкое сочетание красок. Удовлетворённый, я начал кружить по собору в поисках неглупой девицы. Нашёл я её под колоссальной иконой. Дама ползла на коленях и шептала молитвы.