Это, быть может, добрый знак, с надеждой сказал доктор Рестелли. Семья утихомиривает. Вы так не считаете? Ну конечно же, считаете.
Посмотрите, сказал Лопес, вон на тех близняшек, они вышли со стороны улицы Перу. А сейчас переходят Авениду. Видите их?
Не знаю, сказал доктор Рестелли. Одна в белом, а другая в зеленом?
Так точно. Особенно на ту, что в белом.
Очень хороша. Да, та, что в белом. Хм, хорошие икры. Пожалуй, только чересчур семенит. Не сюда ли они?
Нет, доктор, не сюда, они мимо.
Жаль. Знаете ли, у меня была подружка такая же. Очень похожа на нее.
На ту, что в белом?
Нет, в зеленом. Никогда не забуду Впрочем, вам это неинтересно. Интересно? Тогда еще по пивку, все равно до собрания остается полчаса. Так вот, эта девушка была из знатной семьи и знала, что я женат. Короче говоря, она все равно бросилась в мои объятия. Какие ночи, друг мой, какие ночи
Никогда не сомневался в вашей Кама Сутре, сказал Лопес. Еще пива, Роберто.
Видно, у сеньоров ужасная жажда, сказал Роберто. Наверно, от влажности. В газете написано.
Раз в газете написано, значит, чистая правда, сказал Лопес. Я начинаю понимать, кто будет нашими товарищами по путешествию. У них на лицах, как и у нас, оживление и недоверие. Поглядите, доктор, и сразу узнаете их.
А почему недоверие? спросил доктор Рестелли. Эти слухи ни на чем не основаны. Вот увидите, отчалим точно, как обозначено на оборотной стороне билета. Лотерея имеет поручительство государства, это вам не какая-нибудь самодеятельная лотерейка. Билеты распространялись среди лучших, и даже странно предполагать возможность накладок.
Я восхищаюсь вашей верой в бюрократический порядок, сказал Лопес. По-видимому, это коренится в упорядоченности вашей личности, скажем так. Я же, напротив, подобен турецкому сундуку, и у меня никогда нет никакой уверенности ни в чем. Нельзя сказать, что я не доверяю конкретно этой лотерее, но все-таки не раз задавался вопросом, не закончится ли все это как с «Хелрией».
«Хелрия» затея агентств, возможно даже еврейских, сказал доктор Рестелли. Название-то какое, если вдуматься Я не антисемит, подчеркиваю особо, но уже много лет замечаю, что повсюду просачивается эта нация, достойная похвал, если хотите, в других отношениях. Ваше здоровье.
И ваше, сказал Лопес, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. А маркиза на самом деле выйдет в пять? В дверь со стороны Авениды входили и выходили завсегдатаи. Лопес воспользовался тем, что собеседник задумался, по-видимому, над этнографическими проблемами, и огляделся вокруг. Почти все столики были заняты, но лишь за немногими царило настроение, выдававшее возможных участников предстоящего плавания. Стайка девушек столпилась у дверей, как обычно бестолково натыкаясь друг на дружку, смеясь и бросая взгляды на вероятных порицателей или поклонников. Вошла сеньора с целым выводком детишек и направилась в маленький зал со столиками, застеленными умиротворяющими скатерками, где другие матроны и мирные парочки поглощали прохладительные напитки или пирожные словом, что-то вполне домашнее. Вошли парень (этот да, наверняка) с очень хорошенькой девушкой (хорошо бы и она тоже) и сели рядом. Оба нервничали, но как ни старались смотреть друг на друга естественно, руки, крутившие бумажник или сигареты, выдавали их. А за стенами кафе Авенида буйствовала, как обычно. Громко, во всю мощь, рекламировали пятое издание чего-то, в рупор расхваливали что-то еще. Яростный летний свет заливал улицу в половине шестого вечера (в этот обманный час, как и многие другие, убежавшие вперед или оставшиеся позади), пахло бензином, раскаленным асфальтом, одеколоном и мокрыми опилками. Лопес еще раз подивился капризу Туристической лотереи, неразумно одарившей его. Только давняя привычка портеньо, жителя Буэнос-Айреса, чтобы не сказать больше и не впасть в метафизику позволяла счесть разумным разворачивавшийся вокруг спектакль, участником которого был и он. Самая хаотическая гипотеза хаоса ничто в сравнении с этой суматошной сутолокой при тридцати трех градусах в тени, этим беспорядочным хождением туда-сюда, этим скоплением шляп и портфелей, охранников и газеты «Расон», автобусов и пива, и все это одновременно, в единый краткий миг меняется и в новый краткий миг предстает уже в ином сочетании и обличье. Вот женщину в красной юбке и мужчину в клетчатом пиджаке, идущих навстречу друг другу, разделяют всего лишь две тротуарные плитки, и в этот же миг доктор Рестелли подносит ко рту свою пол-литровую кружку, а хорошенькая девушка (без сомнения, хорошенькая) вынимает красную губную помаду. И вот уже мужчина и женщина на тротуаре разминулись, кружка медленно опускается, а помада выписывает извечное слово. Так кому же, кому может показаться странной эта лотерея?
II
Два кофе, попросил Лусио.
И стакан воды, пожалуйста, сказала Нора.
К кофе всегда подают воду, сказал Лусио.
На самом деле.
Только ты никогда ее не пьешь.
Сегодня хочется пить.
Да, здесь жарко, сказал Лусио, меняя тон. Наклонился к ней над столом. У тебя усталое лицо.
Конечно, вещи укладывала, хлопоты
Хлопоты, какие могут быть хлопоты с вещами, сказал Лусио.
Да.
Ты правда устала.
Да.
Сегодня ночью ты будешь спать хорошо.
Надеюсь, сказала Нора. Как всегда, он говорил самые невинные вещи тоном, который Нора уже научилась понимать. Возможно, и эту ночь она не будет спать хорошо, потому что это будет ее первая ночь с Лусио. Ее вторая первая ночь.
Красуля, сказал Лусио, гладя ее руку. Красуля-кисуля.
Нора вспомнила отель «Бельграно», первую ночь с Лусио, но лучше бы не вспоминать, а забыть.
Дурашка, сказала Нора. Запасная губная помада, кажется, в несессере?
Хороший кофе, сказал Лусио. Как думаешь, дома догадались? Мне-то что, но скандала не хочется.
Мама думает, что я пошла в кино с Мучей.
А завтра скандал до небес.
Завтра они уже ничего поделать не смогут, сказала Нора. Подумать только, недавно отмечали мой день рождения Вся надежда на папу. Папа не злой, но мама вертит им как хочет, и остальными тоже.
Все жарче становится тут, в помещении.
Ты нервничаешь, сказала Нора.
Нет, просто хотелось бы наконец отчалить. Тебе не кажется странным, что нас заставили сначала прийти сюда? В порт, я думаю, повезут на автобусе.
А кто же остальные? сказала Нора. Вон та сеньора в черном, как ты думаешь, тоже?
Да нет, зачем этой сеньоре путешествовать? Скорее вон те две, которые разговаривают за столиком.
А должно быть гораздо больше, человек двадцать.
Ты немножко бледная сегодня, сказал Лусио.
От жары.
Хорошо хоть успеем отдохнуть до того, как нас начнет болтать, сказал Лусио. Я бы хотел, чтобы нам дали хороший номер.
С горячей водой, сказала Нора.
Да, и с иллюминатором, и чтобы вентилятор был. И чтобы иллюминатор выходил на море.
Почему ты говоришь «номер», а не «каюта»?
Не знаю. Каюта Номер как-то лучше звучит. А каюта вроде как каюк. Я тебе говорил, что ребята из нашей конторы хотели проводить нас?
Проводить нас? сказала Нора. Как это? Они что же знают?
Ну, меня проводить, сказал Лусио. Знать-то они не знают. Я только одному сказал Медрано, в клубе. Ему можно доверять. Я подумал, он все равно тоже плывет, так что лучше сказать ему заранее.
Смотри-ка, и он тоже выиграл, сказала Нора. Как странно, правда?
Сеньора Аппельбаум предложила нам билеты из одного блока. А остальные, кажется, разошлись в «Боке», не знаю точно. Почему ты такая хорошенькая?
Вот еще, сказала Нора, позволяя Лусио взять ее руку и сжать. Как всегда, когда он говорил вот так, приблизившись, испытующе, Нора немного отодвигалась, мягко, уступая ему совсем чуть-чуть, просто чтобы не огорчать. Лусио смотрел на ее улыбающийся рот, обнажавший мелкие, очень белые зубы, и только их (там, дальше, один был с золотой коронкой). Вот бы им дали хороший номер, и Нора отдохнула бы как следует. И выкинула бы из головы всю эту чушь (впрочем, выкинуть надо было только одно, но она за это упорно держалась). Он увидел, как в дверь со стороны Флориды входит Медрано вместе с компанией каких-то мужчин и женщины в кружевной блузке. Почти с облегчением он поднял руку. Медрано узнал его и направился к их столику.