Сергей Довлатов
Компромисс
Иностранка
Чемодан
Наши
© С. Д. Довлатов (наследники), 2022
© Фотоматериалы Н. Н. Аловерт, 2022
© Оформление. ООО «Издательская Группа Азбука-Аттикус», 2022
Издательство АЗБУКА®
Из сборника «Демарш энтузиастов»
Хочу быть сильным
Когда-то я был школьником, двоечником, авиамоделистом. Списывал диктанты у Регины Мухолович. Коллекционировал мелкие деньги. Смущался. Не пил
Хорошее было время. (Если не считать культа личности.)
Помню, мне вручили аттестат. Директор школы, изловчившись, внезапно пожал мою руку. Затем я окончил матмех ЛГУ и превратился в раздражительного типа с безумными комплексами. А каким еще быть молодому инженеру с окладом в девяносто шесть рублей?
Я вел размеренный, уединенный образ жизни и написал за эти годы два письма.
Но при этом я знал, что где-то есть другая жизнь красивая, исполненная блеска. Там пишут романы и антироманы, дерутся, едят осьминогов, грустят лишь в кино. Там, сдвинув шляпу на затылок, опрокидывают двойное виски. Там кинозвезды, утомленные магнием, слабеющие от запаха цветов, вяло роняют шпильки на поролоновый ковер
Жил я на улице Зодчего Росси. Ее длина 340 метров, а ширина и высота зданий 34 метра. Впрочем, это не имеет значения.
Два близлежащих театра и хореографическая школа формируют стиль этой улицы. Подобно тому, как стиль улицы Чкалова формируют два гастронома и отделение милиции
Актрисы и балерины разгуливают по этой улице. Актрисы и балерины! Их сопровождают любовники, усачи, негодяи, хозяева жизни.
Распахивается дверца собственного автомобиля. Появляются ноги в ажурных чулках. Затем синтетическая шуба, ридикюль, браслеты, кольца. И наконец вся женщина, готовая к решительному, долгому отпору.
Она исчезает в подъезде театра. Над асфальтом медленно тает легкое облако французских духов. Любовники ждут, разгуливая среди колонн. Манжеты их белеют в полумраке
Чтобы почувствовать себя увереннее, я начал заниматься боксом. На первенстве домоуправления моим соперником оказался знаменитый Цитриняк. Подергиваясь, он шагнул в мою сторону. Я замахнулся, но тотчас же всем существом ударился о шершавый и жесткий брезент. Моя душа вознеслась к потолку и затерялась среди лампионов. Я сдавленно крикнул и пополз. Болельщики засвистели, а я все полз напролом. Пока не уткнулся головой в импортные сандалеты тренера Шарафутдинова.
Привет, сказал мне тренер, как делишки?
Помаленьку, отвечаю. Где тут выход?..
С физкультурой было покончено, и я написал рассказ. Что-то было в рассказе от моих ночных прогулок. Шум дождя. Уснувшие за рулем шоферы. Безлюдные улицы, которые так похожи одна на другую
Бородатый литсотрудник долго искал мою рукопись. Роясь в шкафах, он декламировал первые строчки:
Это не ваше «К утру подморозило»?
Нет, говорил я.
А это «К утру распогодилось»?
Нет.
А вот это «К утру Ермил Федотович скончался»?
Ни в коем случае.
А вот это, под названием «Марш одноногих»?
«Марш одиноких», поправил я.
Он листал рукопись, повторяя:
Посмотрим, что вы за рыбак Посмотрим
И затем:
Здесь у вас сказано: «И только птицы кружились над гранитным монументом» Желательно знать, что характеризуют собой эти птицы?
Ничего, сказал я, они летают. Просто так. Это нормально.
Чего это они у вас летают, брезгливо поинтересовался редактор, и зачем? В силу какой такой художественной необходимости?
Летают, и все, прошептал я, обычное дело
Ну хорошо, допустим. Тогда скажите мне, что олицетворяют птицы в качестве нравственной эмблемы? Радиоволну или химическую клетку? Хронос или Демос?..
От ужаса я стал шевелить пальцами ног.
Еще один вопрос, последний. Вы жаворонок или сова?
Я закричал, поджег бороду редактора и направился к выходу.
Вслед донеслось:
Минуточку! Хотите, дам один совет в порядке бреда?
Бреда?!
Ну, то есть от фонаря.
От фонаря?!
Как говорится, из-под волос.
Из-под волос?!
В общем, перечитывайте классиков. Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Толстого. Особенно Толстого. Если разобраться, до этого графа подлинного мужика в литературе-то и не было
С литературой было покончено.
Дни потянулись томительной вереницей. Сон, кефир, работа, одиночество. Коллеги, видя мое состояние, забеспокоились. Познакомили меня с развитой девицей Фридой Штейн.
Мы провели два часа в ресторане. Играла музыка. Фрида читала меню, как Тору, справа налево. Мы заказали блинчики и кофе.
Фрида сказала:
Все мы люди определенного круга.
Я кивнул.
Надеюсь, и вы человек определенного круга?
Да, сказал я.
Какого именно?
Четвертого, говорю, если вы подразумеваете круги ада.
Браво! сказала девушка.
Я тотчас же заказал шампанское.
О чем мы будем говорить? спросила Фрида. О Джойсе? О Гитлере? О Пшебышевском? О черных терьерах? О структурной лингвистике? О неофрейдизме? О Диззи Гиллеспи? А может быть, о Ясперсе или о Кафке?
О Кафке, сказал я.
И поведал ей историю, которая случилась недавно:
«Прихожу я на работу. Останавливает меня коллега Барабанов.
Вчера, говорит, перечитывал Кафку. А вы читали Кафку?
К сожалению, нет, говорю.
Вы не читали Кафку?
Признаться, не читал.
Целый день Барабанов косился на меня. А в обеденный перерыв заходит ко мне лаборантка Нинуля и спрашивает:
Говорят, вы не читали Кафку. Это правда? Только откровенно. Все останется между нами.
Не читал, говорю.
Нинуля вздрогнула и пошла обедать с коллегой Барабановым
Возвращаясь с работы, я повстречал геолога Тищенко. Тищенко был, по обыкновению, с некрасивой девушкой.
В Ханты-Мансийске свободно продается Кафка! издали закричал он.
Чудесно, сказал я и, не оглядываясь, поспешил дальше.
Ты куда? обиженно спросил геолог.
В Ханты-Мансийск, говорю.
Через минуту я был дома. В коридоре на меня обрушился сосед-дошкольник Рома.
Рома обнял меня за ногу и сказал:
А мы с бабуленькой Кафку читали!
Я закричал и бросился прочь. Однако Рома крепко держал меня за ногу.
Тебе понравилось? спросил я.
Более или менее, ответил Рома.
Может, ты что-нибудь путаешь, старик?
Тогда дошкольник вынес большую рваную книгу и прочел:
РУФКИЕ НАРОДНЫЕ КАФКИ!
Ты умный мальчик, сказал я ему, но чуточку шепелявый. Не подарить ли тебе ружье?
Так я и сделал»
Браво! сказала Фрида Штейн.
Я заказал еще шампанского.
Я знаю, сказала Фрида, что вы пишете новеллы. Могу я их прочесть? Они у вас при себе?
При себе, говорю, у меня лишь те, которых еще нет.
Браво! сказала Фрида.
Я заказал еще шампанского
Ночью мы стояли в чистом подъезде. Я хотел было поцеловать Фриду. Точнее говоря, заметно пошатнулся в ее сторону.
Браво! сказала Фрида Штейн. Вы напились как свинья!
С тех пор она мне не звонила.
Дни тянулись серые и неразличимые, как воробьи за окнами. Как листья старых тополей в унылом нашем палисаднике. Сон, кефир, работа, произведения Золя. Я заболел и выздоровел. Приобрел телевизор в кредит.
Как-то раз около «Метрополя» я повстречал бывшего одноклассника Секина.
Где ты работаешь? спрашиваю.
В одном НИИ.
Деньги хорошие?
Хорошие, отвечает Секин, но мало.
Браво! сказал я.
Мы поднялись в ресторан. Он заказал водки.
Выпили.
Отчего ты грустный? Секин коснулся моего рукава.
У меня, говорю, комплекс неполноценности.
Комплекс неполноценности у всех, заверил Секин.
И у тебя?
И у меня в том числе. У меня комплекс твоей неполноценности.
Браво! сказал я.
Он заказал еще водки.
Как там наши? спросил я.
Многие померли, ответил Секин, например, Шура Глянец. Глянец пошел купаться и нырнул. Да так и не вынырнул. Хотя прошло уже более года.
А Миша Ракитин?
Заканчивает аспирантуру.
А Боря Зотов?
Следователь.
Ривкович?
Хирург.
А Лева Баранов? Помнишь Леву Баранова? Спортсмена, тимуровца, победителя всех олимпиад?
Баранов в тюрьме. Баранов спекулировал шарфами. Полгода назад встречаю его на Садовой. Выходит Лева из Апраксина двора и спрашивает: