Меня ведь и без какого-либо физического воздействия вот-вот в клочья разорвет. Те самые чувства, что Тарский во мне поселил и всполошил. Как ни злюсь, как ни настраиваюсь, подавить их не получается! Кажется, что избавиться от этой любви можно, лишь вырвав из груди сердце. Оно в последние дни стало неестественно тяжелым и объемным. То и дело барахлит. Замирает от каждого его взгляда и безумно колотится от каждого слова.
Остерегаю.
По-моему, сейчас это одно и то же, выдыхаю прерывистым шепотом. Я долго верила, что ты обо мне заботишься Сейчас мне просто смешно! Господи, я такая дурочка! впору заплакать от разъедающей душу горечи. Я ведь считала тебя близким человеком. Доверяла тебе.
Скулы и подбородок Гордея приобретают острые черты. В глазах появляется тот самый блеск, из-за которого у меня все слова стопорятся в горле вместе с дыханием.
Ты и сейчас должна мне доверять. Остальное, выдерживает ощутимую паузу, не додумывай.
Как я могу доверять, если ты удерживаешь меня против моей воли?! И не говоришь, что мы тут делаем. Мы находимся в Европе уже три месяца!
И задержимся еще дольше, если ты будешь тянуть время, нянчась со своими обидами.
Обидами? Так ты это называешь? У тебя вообще души нет? Ты только физически существуешь? Делаешь только то, что нужно, и ничего не чувствуешь? Ну, прости, я так не умею!
Мне нужно, чтобы ты, как раньше, выходила со мной в люди, сухо реагирует Тарский на мою срывающуюся речь.
Попросту непрошибаемый!
Но я ведь знаю, что так не всегда Уже получалось пошатнуть его казалось бы непоколебимую стойкость.
Эти мысли придают сил и веры в себя.
Окей! Куда? И зачем? меняю тон с потерянного на ироничный.
Затем, что так нужно.
Если ты не дашь мне хоть какую-то информацию
Ты тут не командуешь, напоминает то, что я уже не раз слышала. И вроде не повышает голос, не примешивает мат, а пробирает этот его тон яростью и беспощадностью сильнее любого крика.
Да пожалуйста фыркаю, хотя охота спрятаться и зажмуриться. Не командую! Не командую, значит, и содействовать не обязана.
Моя ошибка в том, что позволяя эмоциям поглотить себя, я теряю элементарную осторожность. Забываю, что Гордей все еще рядом. Не замечаю, как приближается и хватает за руку. В следующую секунду машинально перебираю ногами, чтобы повторить заданную траекторию.
Тарский вытаскивает меня в гостиную.
Элизы нет. Мы одни.
Не в первый раз, но отчего-то именно сейчас начинаю волноваться еще сильнее. Подтащив к барной стойке, Таир подхватывает меня и усаживает на высокий стул. Пока я, учащенно дыша, заторможенно осмысливаю происходящее, толкает вместе с предметом мебели к стене и втискивается между моих бедер.
Что ему надо? Это какое-то место пыток?
Не воюй со мной, Катя, повторяет то, что уже было сказано, совсем другим тоном. Сломаю при первой же атаке, смотрит и до костей пронизывает ледяным холодом. А потом Не знаю, намеренно ли, или у него самого непредвиденно что-то внутри меняется, на контрасте прожигает огненными стрелами. Не справляясь, опускаю глаза настолько, что ощущаю, как ресницы щекочут щеки. Глубоко вдыхаю, пока он молчит. И судорожно выдыхаю, когда, приблизив лицо, продолжает говорить. Думаешь, я не хотел бы, чтобы все было иначе? этот вопрос выговаривает приглушенным и каким-то незнакомым интимным тоном. Думаешь, я тебя не хочу? еще тише и гуще.
И этот вопрос, как самое неподвластное обстоятельствам признание, прижигает все органы восприятия. Разбавляет своей ядовитой горячностью кровь. Прошивает каким-то убийственным стимулятором сердце. Распаляет внутри меня сумасшедшее волнение.
По спине толпами сходят мурашки.
Рваное дыхание ударяется Тарскому в подбородок и, отбиваясь, возвращается на мои губы. Внутри становится очень жарко. Настолько, что эта температура вызывает боль в висках и головокружение. О том, как горят щеки, молчу Не знаю, как реагировать. И не должна! Стоит сделать вид, что я не понимаю, о чем он говорит. Стоит Но я не могу! Поднимая веки, в очередной раз разбиваюсь под напором эмоций, которые он умышленно или бесконтрольно выпускает.
Неужели я все же что-то значу для него?
Сколько еще раз я буду задавать себе этот вопрос и снова обжигаться?
Снова надежды. Снова сомнения. Снова глупые мечты.
Думаю сиплю едва-едва слышно. Запинаясь, прочищаю горло. Думаю, это ничего для нас не меняет.
Правильно, Катенька, правильно, Тарскому словно тоже приходится прилагать усилия, чтобы нормально говорить. Хоть он и делает это достаточно ровно, долгие паузы между словами с задержкой дыхания подсказывают, что от спокойствия внутри него и следа не осталось. Умная моя девочка.
Глава 3
Таир
Митюхина пора брать, негромко, в своей растянутой манере, проговаривает Януш.
Долго молчу, обдумывая сказанное. Сунув в рот сигарету, чиркаю зажигалкой, но прежде чем прикурить, некоторое время бесцельно смотрю на пляшущий в полумраке автомобильного салона огонек.
Рано, выдыхаю только после второй глубокой затяжки вместе с потоком табачного дыма. Если сейчас повяжем, есть риск, что Потоцкий смекнёт, что к чему, и зашнуруется где-нибудь в дальней провинции. Нам эта осторожность все дело положит. Толку рвать руки и ноги, если голова останется? вновь неторопливо затягиваюсь и медленно выдыхаю.
Когда заканчиваю, в машине повисает тишина. Заостряется. Потрескивает.
С каких пор ты снова куришь?
Не поворачивая головы, по интонациям понимаю, что брат в недоумении. А это с его флегматичной натурой крайне редко случается.
С таких.
И что поспособствовало?
Ты жаждешь подробностей?
Весьма.
Ты их не получишь, прибиваю с шумным выдохом никотина. Не лезь мне в душу, Ян. Не понравится.
А она у тебя есть?
Я бросаю в его сторону мрачный взгляд.
Это из-за этой Из-за Катерины? произносит Януш так же лениво, как и всегда. Но при этом с жирным флером пренебрежения. Изначально как-то туго у тебя с ней пошло. Давно пора обозначить углы и штырем ее поставить. Не пойму, чего с ней нянькаться? Станешь тянуть резину, все завалим. Мне-то по барабану. Ты мое отношение к этому вопросу знаешь: сражаемся с ветряными мельницами. Только охота быстрее свернуть это дело, и домой.
Придержи свое вечное ученье «Мы все умрем, и слава богу» для кого-то другого. Знаешь же, что я не терплю, когда мне кто-то советы раздает.
Памятуя, что на брата трудно воздействовать вербально, нет смысла давить интонациями. Но я давлю. Только потому что испытываю такую потребность, а это, стоит заметить, достаточно странно.
Если бы не знал тебя, решил бы, что ты в нее вляпался, брезгливо заключает Януш после всего.
Впервые в жизни охота вмазать ему по роже. А это уже полнейшая дичь. Учитывая мою стальную сдержанность и его хроническую флегматичность, подобных прецедентов не случалось даже в детстве.
Но ты меня знаешь, высекаю хладнокровно после емкой паузы. На этом давай вернемся к работе.
Вернемся, так же монотонно тянет брат.
Скомкав в пепельнице окурок, продолжаю с отличительной собранностью:
Первым нужно взять Потоцкого. Только потом всех остальных.
Да только этого Потоцкого еще найти нужно. Три месяца работы, а зацепок с гулькин хрен.
Мы знаем, что он в Берлине. И осведомлены насчет его специфических сексуальных предпочтений.
Собственно, именно возле указанного информаторами свингер-клуба «Wunschzimmer[1]» мы с Янушем сейчас и находимся. Пока лишь наблюдаем за прибывающими посетителями. Отбрасываем пары, которые светятся, как новички, и выделяем тех, кто шагает в здание, как к себе домой.
Бесполезно, угрюмо резюмирует Ян. Если мы не знаем, как он выглядит, трудно за кого-то конкретного зацепиться. Именно поэтому пришла пора серьезно надавить на Катерину. Молчишь? Молчи. Знаешь, что я прав. Мы не можем торчать здесь год.