Разумеется, это не означает, что обследуемый здоров действительно. На то и доктор, чтобы высшей властью истолковывать показатели так или этак. Саркофаг имеет дело с известным, врач в полёте с новым, неведомым.
А все-таки с зелёной лампочкой приятно.
Что ж, после короткого раздумья сказал Норейка. Тревожных симптомов нет.
А Красная Бусина?
Как знать, как знать Вдруг она объективная реальность.
Лучше бы симптом.
Разве? удивился Норейка.
Конечно. Если все эти бусинки у нас в головах, значит, полет проходит нормально. А если они на самом деле рассыпались по «Королёву»
Ну, если бусинки исключительно в головах, но во всех головах, и их, бусинок, много тоже не мармелад, парировал Норейка. Давайте так, Корней Петрович: я ищу в головах, а вы на корабле. Хотя надеюсь, что это прощальный привет релятивистского пространства. Начнется торможение, и все бусинки исчезнут сами.
Поздновато для прощального привета. Но, конечно, будем смотреть, как же иначе.
А вам пока лекарство, Норейка достал из ящика стола жестяную коробочку.
Что за лекарство?
Монпансье. От мороков, видений и прочей ложной информации. По одному леденчику каждые три часа. Под язык
И долго мне их принимать?
Пока не кончатся. А кончатся приходите ещё.
Премного благодарен, и Фомин покинул медблок.
Леденцы от морока, да Впрочем, скорее всего, это пустышка, витаминчики побезвреднее, для успокоения и придания уверенности. Бортмеханик с больной головой на корабле хуже диверсанта. Будем надеяться, что Бусина пустяки, маленький спазм совсем маленького сосудика. Из-за резкого наклона, когда он заглядывал под кожух постового. Вот и вся разгадка.
Он, как и предписывал Норейка, положил леденец под язык. М-м-м Кисленько. Приятно.
Он прошёл на пищеблок. Пятеро трапезничали за общим столом, то и дело поглядывая на корабельные часы.
Виделись сегодня не раз, и всё равно Фомин поздоровался, пожелал приятного аппетита каждому. Капля масла на шестеренки экипажа. Потом взял на раздаче свой контейнер, подсел к остальным.
Пожелание, судя по всему, впрок не пошло ели вяло, кое-как. Волнуются перед Торможением. Впереди Земля. Не то, чтобы прямо по курсу, ещё около месяца полета, но всё же, всё же
А кусок поперёк горла.
Разговор с сотрапезниками не складывался. Ни общий, ни частный, ни дружный, ни деловой. Никакой. Манаров начал было пересказывать статью, разысканную им в архиве, о возможности существования парабелковой жизни на прионной основе, интересную статью, середины двадцатого века, но никто не воодушевился. Больше смотрели на часы, висевшие на стене большие, с круглым циферблатом, часы с легендарного шлюпа «Хиус». Как достал их кок, что дал взамен рецепт «Особого Старательского», поварёшку, душу? Никто не знал. А вот как сумели установить часы вместо штатного хронометра, Фомин знал, сам же и устанавливал. Командор разрешил.
Вот и идут старинные часы, отмеряют время. Они идут, а мы глядим. Глядим и считаем минуты.
Неловкое, тягостное молчание прервала команда, переданная по громкой связи:
Бортмеханику Фомину придти в Кабину Управления Полётом!
Началось! сказал Кугель, немного обиженный тем, что его не позвали.
Может, гаечку какую затянуть нужно, успокоил его (и себя) Фомин, вставая из-за стола.
Если бы случилось что-то действительно неотложное, его бы вызвали по связи тихой, неприметной, через личный браслет. Громкая связь же оповестила не одного Фомина, а весь экипаж: всё идет штатно, переходим к следующей фазе полета торможению.
Он шёл споро, но не торопливо, не было сказано «срочно». А на «немедленно» и вовсе бегом следует отзываться.
Со времен мятежа на «Челюскине», когда экипаж, измученный Зовом Пустоты, перебил офицеров и направил судно прямиком на Солнце, двери ЦУПа (Центра Управления Полётом) охранялись круглосуточно и с оружием в руках. Оружие корабельные пистолеты Тимур образца 2001 года, снаряженные особыми патронами, чтобы ненароком нужный механизм не повредить, но коня на скаку остановить обязательно. Охранников выбирали из людей, Зову Бездны не подверженных таких было один на тысячу. К сожалению, способность эта сочеталась с врожденной устойчивостью к обучению, редко кто из охранников имел УР, то бишь Уровень Развития выше девяноста. Что ж, девяносто тоже неплохо.
Охранники сверились с полученным приказом на впуск и впустили.
Встретили его Командор и Ванштейн, первый штурман.
Как самочувствие, Корней Петрович? спросил Командор. Ага. Норейка уже доложил. Для Командора врачебных тайн не бывает.
Самочувствие? Фомин на мгновение замер, прислушиваясь к организму. Самочувствие превосходное.
Хорошо. А Красная Бусина больше не являлась?
Нет, точно, Норейка. Больше не являлась.
Нам тоже.
Простите?
Нам тоже больше не являлась. Показалась, и исчезла. И мне, и штурману. Сегодня. И это бы ничего, только именно мы трое должны осуществлять ввод команды на торможение.
Трое? теперь уже по-настоящему удивился Фомин. По уставу двое, командир корабля и старший штурман.
Верно. Но в секретном, командирском дополнении к Уставу оговаривается и присутствие запасного человека. Дублера. Этим дублером я выбрал вас, ещё месяц назад.
Я, конечно, рад
Погодите. Рад, не рад это сантименты. Важно, что именно нам троим именно сегодня явились эти бусины.
До этого молчавший Ванштейн кашлянул, привлекая внимание:
Чего только не увидишь в космосе. Особенно в Дальнем Космосе. Особенно на релятивистской скорости. Особенно перед Торможением. Нервы, они и в Пространстве Нервы.
А мы, получается, самые неустойчивые из всего экипажа? сказал командир без капли иронии в голосе.
Или самые чуткие. Или самые дисциплинированные. Другие, может, чертей зелёных видят, да молчат.
Пусть так. Помолчим и мы, Командор сказал то, что хотел сказать. Дальше думайте сами, если умеете.
Каждый, конечно, надеялся, что умеет. И думал, думал Вот так изобретается динамит. Или жевательная резинка штука пострашнее динамита, во всяком случае, для бортмехаников космических кораблей, и потому строжайше запрещённая на любом борту, от катера до межзвёздного крейсера.
Фомин усмехнулся. Не много же он надумал.
В ЦУПе часы были особые, ториевые, с двумя циферблатами. Один циферблат показывал корабельное время, другой земное, московское. Вторые спешили уже на два месяца, их постоянно выверял Цифруша. Потом, после полета, часы эти попадут в музей Циолковского. Если какой-нибудь шустрый кок не перехватит.
До начала торможения оставалось пять минут. Спеть песенку трио? «Пять минут, пять минут?» Сочинить историческую фразу, краткую и доходчивую? Или откупорить шампанского бутылку, по-гусарски, пробкой в потолок?
Но голос у Фомина был посредственный, умные фразы в голову не спешили, а откупоривать шампанское в присутствии командира сочли бы непростительной дерзостью. У него и шампанского-то никакого нет. Есть спирт, которым бортмеханики, согласно опять же традиции, должны протирать разные технические поверхности. Но спирт выстрела не даёт
Буднично, совершенно неторжественно зазвенел таймер.
Пора, Андрей Борисович, сказал Командор Ванштейну.
Оба сели за кресла пилотов, синхронно или почти синхронно, взялись за рычажки торможения.
Три, два, один, ноль, скомандовал Командор, на «ноль» поворачивая рычажок. То же сделал и Ванштейн.
Никакой нужды в дублировании не было. Повернуть рычажок мог и один человек. Более того, торможение началось бы и вовсе без пилота Цифруша просто обязан дать команду на торможение. Вдруг экипаж вымер от неизвестной межзвёздной болезни или, тьфу-тьфу-тьфу, ещё хуже, упился спиртом из запаса Фомина.