Поначалу ничего из этих перемен Байрон не заметил, потому что вспыхнула ссора и все его внимание было сосредоточено на Линетт, которая яростно жестикулировала, заливаясь слезами. Последнее время она часто устраивала такие сцены. Плакала, кричала, приставала к нему с планами на будущее. Ну кто в наше время говорит о будущем? И вообще Байрону не нравилось, когда на него давили. Разве для нее ничего не значит то, что они живут вместе? А его предложение опекать ее племянника Джексона тоже не в счет? Почему, что бы ни делал Байрон, ей всегда мало?
Формально Байрон стал встречаться с Линетт уже после окончания съемок документального фильма, над которым они оба работали. И все же, едва увидев ее, он решил: попытка не пытка. Он точно знал, чего хочет, когда в перерывах между съемками уводил ее поболтать в уголок, захватив со стола сэндвичи и фруктовые салаты, привезенные кейтеринговой компанией. Он преследовал вполне определенную цель, пригласив домой на барбекю режиссера и всю съемочную группу. Он понимал, что делает, глядя, как Линетт выходит из его дома на террасу, как от созерцания чудесного вида медленно раскрываются ее губы и она полной грудью вдыхает морской воздух.
Чересчур банально было бы говорить, что он не мог устоять перед ее очарованием, что его покорили ее пышные волосы, или изгибы тела, или шоколадные пальчики с крошечными бордовыми ногтями, летающие по клавиатуре ноутбука, или то спокойствие, с каким она передвигалась в суматохе съемочной площадки. Линетт отличалась от других людей тем, что существовала в ином пространственном измерении, и Байрону хотелось остаться там с ней наедине.
Под конец Линетт стала очень требовательной к Байрону, хотя поначалу ее многое в нем привлекало. На первых порах она, казалось, ничего не имела против его статуса, профессионализма, дома с видом на Тихий океан. Потом между ними стали возникать недоразумения, и она вдруг захотела, чтобы он перестал тащить домой рабочие проблемы.
Линетт, которая не встретила бы Байрона, не будь он продюсером того документального фильма.
Линетт, которая, как он догадывается, в других обстоятельствах даже не взглянула бы на него.
Линетт, чья шея пахла мускатным орехом.
Линетт, хлопнувшая дверью, когда уходила от него навсегда.
И теперь, впервые за три месяца, на экране его телефона вспыхивает номер Линетт. Может, дело совсем не в его маме? Может, Линетт что-то от него нужно? Спросить про маму это просто предлог. Его друг Кабель назвал бы его придурком за такие предположения. Кабель сказал бы, что, конечно, Линетт звонит, чтобы узнать о маме. И он не стал бы стесняться в выражениях, если бы думал иначе.
Байрон позвонит Линетт позже. Или, возможно, не позвонит. Ведь это она его бросила. Он ощущает эту застарелую боль за грудиной. Он взбешен тем, что Линетт пытается к нему подобраться. Байрон бросает еще один взгляд на вспыхивающий экран смартфона, а потом отклоняет вызов.
Байрон и Бенни
Байрон хочет дослушать до конца послание матери, но Бенни вышла и бродит по дому. Она всегда говорила, что ей нужно в туалет, когда хотела сбежать и заняться чем-то другим. Он без труда находит сестру в ее старой спальне. Бенни напялила на себя допотопный университетский свитшот и прижимает что-то к груди.
Она смотрит на него, нахмурив брови. Он знает, о чем она думает.
Кто она такая, Байрон? спрашивает Бенни.
Байрон качает головой.
Не имею понятия, отвечает он. Я тоже впервые слышу о том, что у нас была сестра.
Я не про сестру. Я говорю о Кови. Кто она такая? Бенни ежится. Какое отношение она имела к нашей матери? Должно быть, они знали друг друга, раз у них было так много общего. Остров, море, черный торт. Ты так не думаешь?
Не знаю, честно говоря.
На прослушивание уйдет слишком много времени. Давай пойдем и попросим мистера Митча быстро все объяснить.
Нет, ты же слышала он не собирается ничего рассказывать. Давай вернемся и послушаем.
Она кивает. У нее сейчас обиженное лицо шестилетней Бенни, и Байрон опять еле сдерживается, чтобы не обнять ее. Нет, не надо забывать, что она больше не его маленькая сестренка. Это женщина, которую он не видел восемь лет, которая не приехала на похороны отца, не была здесь на семидесятилетнем юбилее матери. С момента встречи они не сказали друг другу и десятка слов. Очевидно, оба они сильно изменились.
Байрон достает связку ключей.
Что это? спрашивает Бенни.
Мне пришлось поменять замки на входной двери. Это твой комплект.
Но я никогда не вхожу через переднюю дверь.
У нас ведь есть передняя дверь, так что возьми ключи.
Что случилось? Кража со взломом? Бенни протягивает руку.
Байрон качает головой:
Землетрясение. Дверная рама покорежилась.
Ах да, теперь припоминаю.
Неужели? скривив верхнюю губу, язвительно спрашивает Байрон. В каком смысле припоминаешь, Бенни? Тебя здесь не было. И кстати, ты даже не удосужилась позвонить и узнать, что с нами.
В этом не было необходимости. Мама мне сообщила.
Мама? Ты говорила с мамой?
Нет, не совсем. Она время от времени посылала мне сообщения.
Ты поддерживала связь с мамой? Все это время? Я думал, вы совсем не общались.
Я же сказала, что иногда получала от нее послания. На день рождения, на праздники. И о землетрясении она сообщила.
Но ты ни разу не приезжала повидаться с ней.
Бенни мотает головой:
Она никогда не просила меня приехать. Даже не просила позвонить ей. Я пару раз звонила домой, но она не ответила. Не так давно я написала ей письмо, и она оставила мне короткое сообщение. Но ни словом ни обмолвилась о том, что больна.
Бенни хочет что-то добавить, но вместо этого снова качает головой.
Последние несколько месяцев она принимала сильнодействующие лекарства. Конечно, она хотела тебя видеть. Она была очень обижена, понимаешь?
Мама? Обижена? А как же я? Меня оттолкнули собственные родители.
Они не отталкивали тебя, Бенни. Они были огорчены, потому что ты бросила их.
Они огорчались не из-за меня. Мы оба знаем, почему они огорчались.
А ты сделала только хуже. Ты уехала от них посреди каникул и даже ни разу не позвонила, чтобы извиниться. Ты не оставила им шанса. И я тоже очень огорчился, Бенни. Нет, постой, поправь меня. Я был страшно зол на тебя. Я до сих пор злюсь на тебя. А похороны отца, Бенни? Когда я позвонил тебе тогда, ты сказала, что приедешь.
И я приехала на похороны, Байрон. Я проделала весь путь до Калифорнии, приехала на кладбище, просто
Что ты такое говоришь? Ты была там? Знаешь, мне показалось, я увидел тебя, но потом я сказал себе: «Нет, Байрон, тебе это померещилось». Значит, ты проделала весь этот путь, а потом у тебя хватило духу оставить нас одних?
Вы с мамой не были одни, Байрон. Там была куча народу.
И это твоя отговорка? Что, раз там было столько народу, тебе необязательно было присутствовать?
Нет, я не это хочу сказать, просто я не могла
Что не могла, Бенни? Не могла что? Не могла вылезти из чертовой машины, чтобы прийти на похороны отца? Не могла вылезти из машины ради мамы и меня? А потом я получаю всего-навсего эсэмэску: «Мои соболезнования»?
Все не так просто, Байрон.
Нет, все не так сложно.
Байрон поворачивается и собирается выйти из комнаты, но тут замечает предмет в руках Бенни. Это мамина старая пластиковая мерная чашка. Он возвращается и отбирает у сестры чашку.
Нет, Байрон! кричит Бенни, спеша за ним по коридору. Байрон!
Одной рукой она тянет его за свитер, другой пытается отобрать чашку.
Перестань, отрывая Бенни от своего свитера, говорит Байрон. Это кашемир.
Кашемир? переспрашивает Бенни. Это кашемир? Ты издеваешься надо мной, Байрон?
Это нелепо! Байрон сует чашку в руки Бенни. Держи, если тебе от этого легче. Ты, наверное, чувствуешь себя хорошей дочуркой, раз хранишь эту чашку на память? Где, на хрен, ты была все эти годы, Бенни?