Стоики и эпикурейцы. Нравственный образ жизни - Д. Хвостова

Стоики и эпикурейцы. Нравственный образ жизни

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Стоики

Стоическая философия возникает в эпоху, когда греческая мысль, утомленная теоретическим умствованием, все более и более стремится к цельному догматическому миросозерцанию, которое могло бы стать на место разложившихся верований и обосновать систему рациональной этики. Такое миросозерцание являлось потребностью целого общества, целой культуры, а не тесного кружка мыслителей, замыкавшихся в стены своей школы. Греческое просвещение покоряло мир, становилось мировой политической силой и греческая философия соответственно этому меняла свой прежний характер: она переставала быть исследованием, умозрением и обращалась в догму. Такой характер более всего придали ей Зенон, основатель стоической школы, и его многочисленные последователи.

Главнейшие стоики. Зенон из Кития на Кипре (ок. 334262 гг. до н. э.) сошелся в Афинах с киником Кратесом, в котором он видел истинного представителя философии Сократа. Неудовлетворенный киническим учением, он слушал и других учителей мегарца Стильпона и платоников Ксенократа и Полемона и к концу IV в. основал собственную школу в «узорчатом портике» (стоа пойкиле), от которого она и получила свое название. Сочинения его, касавшиеся самых разнообразных предметов, дошли до нас лишь в незначительных фрагментах, как и сочинения его преемника Клеанфа из Асса, бывшего кулачного бойца, который стал философом благодаря глубине увлечения и необыкновенной энергии. Другие ученики Зенона его земляк Персей, Аристон Хиосский, Герилл из Карфагена, Сфер из Босфора и поэт Арат из Сицилии. Преемник Клеанфа Хризипп один из самых плодовитых писателей древности, неутомимый преподаватель и полемист, прославился как второй основатель стоицизма, развивший его систематически в своих многочисленных философских и полемических сочинениях. Его многочисленные ученики распространили стоическое учение на восток и на запад (Зенон, Антипатр и Архедем из Тарса, Диоген Вавилонянин). Из современников его выдаются знаменитый ученый Эратосфен Киренский, ученик Аристона, и Телес, проповедник нравственности, сильно приближавшийся к кинизму. Ставя философии высшую практическую цель, уже ранние стоики расходились в оценке теоретической философии: так, Герилл, подобно Аристотелю, полагал высшее благо и высшую цель в познании, между тем как Аристон не хотел знать ни диалектики (логики), ни физики, считая первую бесполезной, а вторую недоступной человеческому знанию, и придавал цену лишь основным принципам этики. Помимо этих уклонений, школа сначала твердо держалась основных начал своего основателя. Более глубокие различия мы находим лишь во II и I вв., в эпоху усиливающегося эклектизма. Ученики Диогена, Боэф и в особенности Панеций Родосский, значительно приближаются к Аристотелю, а ученик Панеция Посидоний был ревностным почитателем Платона и стремился к соединению стоицизма с учениями Платона и Аристотеля. Его философия носит отпечаток эклектического, платонизирующего стоицизма, разновидности которого мы находим у неопифагорейцев, эклектиков, академиков школы Антиоха Аскалонского и Евдора, у Филона и в ранней патристике. Во времена империи стоицизм обратился в популярную просветительную философию, сосредоточившую в себе лучшие заветы античной доблести и нравственной мысли. Он получил самое широкое распространение; мы находим его представителей на всех ступенях общественной лестницы, от императора Марка Аврелия и государственного деятеля Сенеки до раба Эпиктета. Проповедь этих учителей приобретает духовно-нравственный отпечаток, столь характерный для всей эпохи, но они остаются верными основным началам первоучителей Зенона и Хризиппа и держатся их строже, чем, например, Посидоний.

Задача стоической философии состояла в том, чтобы найти прочное разумное основание для нравственной жизни. Вместе с киниками стоики видели в человеческом знании лишь средство к добродетельному поведению и достижению блага; вместе с киниками они поставили себе задачу сделать человека свободным и счастливым посредством добродетели. Поэтому они определяли философию как упражнение в добродетели. Сначала Зенон сходился с киниками в пренебрежении к теоретическим наукам черта, которую до крайности усиливал ученик его Аристон; но впоследствии, по-видимому, сам Зенон освободился от такой односторонности, не впадая в обратную крайность другого ученика своего, Герилла, который вместе с Аристотелем признавал познание высшим благом. Наиболее отчетливо выражена основная тенденция школы у Хризиппа: полемизируя с Аристотелем, он признает, что цель философии заключается в том знании, которое ведет к истинной деятельности и тем самым составляет часть такой деятельности. По учению стоиков, истинная деятельность невозможна без истинного, объективного знания; как и у Сократа, мудрость и добродетель признаются тождественными, и потому философия, определяемая как «упражнение в добродетели», есть вместе с тем «познание божеского и человеческого». Напрасно было бы видеть в стоицизме исключительно этическое учение; хотя нравственный интерес в нем и преобладает, его этика, столь же рационалистическая, как у других нравственных учений греков, всецело основывается на теоретической подстройке. Рациональное философское миросозерцание само по себе имело известную нравственную цену в глазах стоиков, и если некоторые из них любили выставлять напоказ свое презрение к чистой теории, то сравнение с киниками указывает, насколько разнятся они от этих моралистов именно в разработке теоретической философии логики и физики, которой киники действительно не хотели знать. Истинно доброе поведение, по учению стоиков, есть разумное поведение а разумно то поведение, которое согласуется с природой человека и всех вещей. Чтобы согласовать свое поведение с законом Вселенной, нужно познавать этот закон, познавать человека и Вселенную. Отсюда по необходимости возникают логика, исследующая вопрос о познаваемости вещей, о критерии истины,  и физика, или наука о природе. В своем стремлении к цельному, свободному от противоречий, чисто рациональному миросозерцанию стоики нередко являются эклектиками по отношению к предшествовавшим учениям: они поставили себе трудную цель примирить дуалистическую философию понятия, развившуюся после Сократа, с первоначальным монизмом ионийской физики.

Логика. Аристотель искал высшую цель познания в нем самом и видел в разуме деятельное начало познания; стоики ищут цель познания в его практическом результате и признают началом знания нечто ему внешнее впечатления от вещей, испытываемые нами. У Аристотеля теория познания как бы двоится между рационализмом и эмпиризмом: с одной стороны, начало познания есть всеведущий деятельный ум, с другой мы обладаем пассивной восприимчивостью к внешним впечатлениям. В своих поисках реального, положительно обоснованного знания стоики принимают одну реалистическую сторону учения Аристотеля: опыт есть единственный источник познания, и мышление наше восходя от известного к неизвестному, от данных частных случаев к другим предваряемым случаям, к обобщениям оперирует лишь с материалом ощущений, вызываемых впечатлениями. Все представления, составляющие содержание нашего знания, возникают из ощущений внутреннего или внешнего чувства, из оттисков или впечатлений внешних предметов, производящих внутренние изменения или движения души. Из восприятий такого рода рождается память, из памяти опыт. Душа есть чистая хартия, на которую наносятся начертываемые знаки. От однородных частных восприятий мы приходим путем умозаключений к понятиям; и поскольку последние служат естественным результатом повседневного опыта, они характеризуются как общие понятия, предшествующие всякому искусственному научному исследованию в качестве общих предубеждений или «предвосхищений». Наука разрушает некоторые из таких убеждений, подтверждает другие и, наконец, порождает новые, высшие обобщения, проверенные, сознательные и уже неопровержимые. За рассудком признается право на безусловно достоверные обобщения. Как, однако, они возможны, если в действительности нам дано лишь частное или единичное? Киники были последовательнее, отрицая возможность общих определений. Зато стоики были практичнее в своей непоследовательности: нельзя поступать разумно без общих принципов и целей и если невозможно разумное знание, то невозможно и разумное поведение. Но если источником знания служат чувственные впечатления, то в чем критерий истинности наших представлений и как можем мы сами судить об их соответствии или несоответствии объектам? Такой критерий стоики указывают в непосредственной очевидности или убедительности некоторых из наших представлений, которые заставляют нас невольно соглашаться с ними; такие представления обнимают в себе свой предмет и связаны с сознанием его действительности. Зенон называл их «понимательными представлениями» и усматривал в них критерий истины. По свидетельству Диогена Лаэрция, Хризипп видел критерий в ощущении и общих понятиях, образовавшихся непосредственно, помимо научного размышления, а некоторые из предшествовавших стоикам искали критерий в логической деятельности разума. Как ни различны на вид эти определения, они легко согласуются между собою с точки зрения грубого сенсуалистического реализма стоической школы: все содержание разума и понятий определяется впечатлениями, а в этих последних мы непосредственно воспринимаем самые вещи. Восприятие очевидно, как непосредственный отпечаток вещи; общие понятия истинны и очевидны как результат многократного повторения однородных восприятий, при котором естественно отпадают случайные элементы единичного восприятия; наконец, такие понятия обладают высшею достоверностью, когда они имеют за себя общее согласие всех или ручательство, даваемое научной проверкой, которая сама опирается на общие истины опыта. Вся эта теория познания представляется сенсуалистическим упрощением учения Аристотеля. Не следует, однако, смешивать стоиков с позднейшими сенсуалистами. Признавая в своей физике непосредственное единство духа и материи, разума и вещества, они признавали и непосредственную разумность самых чувств: на этом-то и основывалось их учение о «понимательном представлении»  чувственном образе, понимающем, «схватывающем» свой предмет. Теория познания стоиков составляла отдел их логики, которую они понимали весьма широко как науку о внутреннем и внешнем слове, то есть о мысли и о ее словесной форме; соответственно этому они делили логику на диалектику и риторику, причем первая распадалась на формальную логику в тесном смысле, учение о критерии, поэтику и грамматику. В области последней заслуги их были весьма почтенны, но в области формальной логики они ограничились схоластической переработкой того, что сделано было Аристотелем.