К Валерию Палычу съездил, пожил у него неделю. Ольга привезла. Она ночами по Москве круги на машине нарезала, тренировалась боялась предстоящей поездки, это чувствовалось.
Я думал, у него развеюсь новое место, новые люди Куда там! Он в центре, на Патриарших жил. У меня-то Лосинка под боком, хоть раз в неделю, но точно полетаю. А он? Как выдерживает?
Взвыл я. Домой запросился. Неделя такой жизни меня достала. Он книжки целыми днями читает, а я у телевизора сижу (читать-то я не очень). И разговоры, рассуждения эти голова пухнет, а ничего не проясняется.
В одном я с ним соглашался на все сто сваливать надо из Москвы, и подальше. А как жить потом не представлял. Прямо по Троцкому: движение всё; цель ничто!
А вот Валерий Палыч к вопросу о дальнейшей жизни спокойно относился. Ему всё ясно было. Пересидеть, переждать. Затаиться и следить, как будут развиваться события.
Он это хитро объяснял я не совсем его понял, но зацепило.
Говорит:
Каждое математическое действие обладает временем.
Как это? спрашиваю.
Если совсем по-простому, то смотри: когда ты делишь шестнадцать на два, ты ведь не сразу получаешь ответ?
Да, говорю, я в уме считать стараюсь, на это какое-то время требуется.
А если большие числа взять? Ещё дольше думать будешь?
Ну всё так А к чему это?
История, социальные процессы они очень похожи на математические действия. Времени требуют. И это время всегда идёт на то, чтобы привести числа к общему знаменателю.
Вот тут, честно говоря, я совсем перестал его понимать.
Ну говорю. Вроде, как показываю, что всё мне ясно.
Смотри. Он сразу понял, что я не врубаюсь. Математика, она же проста, как яйцо что заложишь, то и получишь. Представь, есть двойка и четвёрка, они никак не связаны, каждая цифра сама по себе. Но вдруг, к своему несчастью, они соединились или их соединили, одним словом, встретились. Сколько вариантов развития событий этого соединения ты насчитаешь?
Делить надо?
Почему делить? Складывать, вычитать, умножать! Но в любом случае цифры соединятся, войдут одна в другую, станут единым целым. Так рассуждать, конечно, некорректно, но я для себя называю это прийти к общему знаменателю.
Я только ушами хлопаю.
В математике, говорю, не силён. В школе тройка была, да и то потому что учителю надоело меня гнобить. Дожал я его своим разгильдяйством. К жизни-то ваша математика как относится?
К жизни? Про красных и белых, ты, надеюсь, слышал? Гражданская война. Те же цифры, если посмотреть сбоку. Что там произошло не будем судить. Но совершилось действие! Умножение, деление, вычитание И эти, так сказать, цифры пришли к общему знаменателю образовалось новое государство, возник новый строй. То есть действие привело к некому результату. И не нам судить, хороший результат получился или плохой, правильное или неправильное было применено действие. Математика не знает таких понятий.
Мне, если честно, уже стало надоедать. Из уважения слушаю. Да и ладно. С белыми и красными всё понятно. Доходчиво объяснил. Математику по боку.
К нам-то это, спрашиваю, как относится?
Он задумался. А потом и выдал.
Ты знаешь, мне кажется, мы в самом начале арифметической задачи. Есть целое устроенное, узаконенное мировоззрение это одна цифра, и она существует, как ей кажется, в неком абсолюте. Это значимая, большая, многозначная цифра. И вдруг появляется другая. Маленькая, едва значимая, пока ещё с большими нулями перед единицей никакая. Но она есть! И существует вероятность, что она будет расти. Пока она крайне мала, многозначная ничего не теряет от их взаимодействия не становится ни меньше, ни больше. А если вдруг маленькая возрастёт? Что станет с многозначной?
Мне кажется, либо уменьшится, либо ещё больше станет, выдал и сам себя зауважал.
Правильно! Понял. Дальше все просто. Многозначная, стараясь себя сохранить и умножить, попытается приспособить малую величину под себя умножить, сложить. Вопрос в другом: что из себя представляет эта малая величина? А в будущем? Может, она совсем и не малой станет?
Вот тут я опять его перестал понимать. Хотя у нас сейчас как? Есть они и есть мы. Каждый жить хочет. Некоторые я тех имею в виду хотят жить кучеряво. А нам выживать надо. Что из этой арифметики получится время покажет. Они-то, конечно, сила. Мы кто? Пыль, поднятая ветром. Но ведь засуетились. Отлавливать начали. Выходит, значим мы что-то.
Умный всё-таки мужик Валерий Палыч!
Хотя ему рассуждать хорошо Возле него дочка вон как вьётся. Он в этой Монголии не пропадёт. А мне как? Одному, без жены, без помощи? Да на краю света
С Машкой проблема Как услышала про Монголию в крик, в слёзы: не пущу! Это мне знакомо. Она всегда так сначала эмоции, потом голову включает. Но сейчас долго уговаривать пришлось. Тоска у неё в глазах заплескалась. Я ей твержу, мол, съезжу, посмотрю, как и что Если всё нормально будет, сообщу тогда и ты приедешь. Не на век же расстаёмся. Не верит. Плачет по ночам. Смурная ходит.
А с другой стороны, я же вижу, как ей тяжело. Я кто? Инвалид, тяжело больной в доме, ни к чему не пригодный. Два года уже Извелась она от такой жизни. Выход? А нет выхода! Выгнать и зажить своей жизнью она не может не такая. Остаётся терпеть. Тянуть эту лямку.
Баба она, конечно, уже не молодая но шанс жизнь по-новому построить у неё ещё есть. Это я тоже понимаю. Вот и подумал, отъезд в Монголию может всё на свои места расставить. По крайней мере, что-то изменится, а уж к лучшему или к худшему посмотрим.
Валерий Палыч опять же помог. Прониклась она к нему серьёзный, рассудительный.
Вы, говорит, присмотрите за этими шалопаями, чтобы снова в какую-нибудь передрягу не попали (это она про нас с Ванькой).
А вот с Ванькой плохо получилось Ведь сошлись уже, сдружились.
Месяца два от него ни слуху ни духу. Объявился. И какой-то он не такой не веселый, как обычно, задумчивый. Я ему про отъезд, про сборы, а он и не слушает. Вздыхает, глаза отводит.
Слово за слово выяснилось: влюбился Ванька!
К старушке его родственница из деревни прикатила. Молодая женщина, тридцати ещё нет. И детей нет. Глухая деревня в Брянской области. Леса вокруг. Муж-алкаш два года как помер. Колхоз тоже помер ни денег, ни работы. Дальше всё просто да по-другому и не могло случиться. Она молодая, одинокая, по мужику изголодавшаяся. Он в четырёх стенах измаявшись, женщин три года не видевший. Конечно, они сошлись и такую любовь закрутили, что перья во все стороны.
Я его старался урезонить.
Ванька, говорю, ну куда лезешь? Сам подумай, ей и так по жизни тяжело, а тут ещё ты безрукий. Ты же обуза для неё.
Какое там! Глаз горит, любовная лихорадка бьёт. Твердит, как помешанный:
В деревню поедем! Дом, хозяйство, лес, охота, грибы, ягоды.
Я ему:
Вань, охолонись. Ты же без рук! Какое хозяйство? Тебя самого кормить надо.
Не слушает. Не хочет слышать.
Я с другого бока.
Вань, говорю, а может, она с нами в Монголию? Не совсем с нами Мы на разведку. Если всё нормально, напишем приедет.
Не хочу, говорит, никакую Монголию. За сотню вёрст, киселя хлебать. Здесь хочу, дома!
И опять за своё хозяйство, лес
О, как заговорил! Мне даже обидно стало.
В общем, разругаться не разругались, но кошка между нами пробежала
Я напоследок его предупредил.
Ваня, говорю, Брянские леса это не Лосинка. Места глухие. Народ тёмный, и у каждого второго ружьё. Начнёшь летать по ночам застрелят!
Как с гуся вода!
Через месяц я ему позвонил. Старушка подошла плачет.
Уехали они, говорит.
Деда как-то встретил. Он вконец оприродился. Сидит на суку, словно сова, голый, лохматый.
Про Димона Дед рассказал. Этот безбашенный на войну рванул, в Донецк. У него кореша в спецназе. Говорит: «Пригожусь! Разведка или гранату куда надо метнуть. Любому ловцу там кореша мигом бошку открутят».
Опустела Лосинка.