Когда любовника Софии убили в одной из местных стычек, которые все еще продолжались по всей Польше, она закрутила сразу несколько романов с немецкими офицерами. По выходным она путешествовала с ними в белорусский город Воложин, который находился на захваченной Германией территории Беларуси. Здесь офицеры покупали Софии подарки и дорогую одежду. Такое сосуществование могло бы показаться достаточно удобным для обеих сторон, если бы не налеты на станцию и на немецких солдат, периодически организуемые Сопротивлением, бойцы которого были весьма хорошими стрелками. Боясь попасть под перекрестный огонь, она убедила некоторых вояк тайно отправить ее письма Казимиру в надежде, что тот поможет ей и детям вернуться домой. Целых шесть лет ей пришлось ждать ответа на свои письма. Принимая во внимание все проблемы почтового сообщения в военное время, можно предположить, что Казимир так и не получил ни одного письма и решил, что она погибла во время блицкрига, и он, слава тебе господи, был наконец-то освобожден от семейных уз. С другой стороны, он мог получить все письма, но проигнорировать их в надежде, что София таки получит свою шальную пулю. Вероятнее всего, если письма и дошли до адресата, они были безнадежно потеряны в результате пьяных битв Казимира с силами гравитации.
Нам говорили, что во время их жизни на станции многие из солдат по-доброму относились к Чарльзу, сыну Софии, и помогли ему пройти путь от мальчика до настоящего мужчины.
На самом же деле Чарльз с восторгом воспринял все нацистское. Объединивший в себе темперамент матери c чувством собственного превосходства и общую для родителей неспособность отвечать за свои действия, он счел философию нацизма вполне подходящей для выражения собственного гнева. Ему пришелся по душе и антисемитизм, приверженцем которого он так и оставался до конца своих дней. Он зачитывался «Майн кампф», фотографировал немецких солдат, курил немецкие сигареты и собрал небольшую коллекцию кинжалов СС.
Солдатам нравились пронацистские настроения Чарльза, они стали воспринимать его как своего парня, подарили ему комплект военной формы со свастикой на рукаве. Он очень гордился этим подарком. Как незадолго до своей смерти в 2009 году вспоминала Тереза, сестра Чарльза, он с готовностью выезжал с солдатами и эсэсовцами в «карательные экспедиции» в ближайшие еврейские гетто и деревни, захваченные немцами.
Они искали евреев, которые могли оказаться на улице после наступления комендантского часа, и избивали их резиновыми дубинками, словно это была какая-то игра, вспоминала Тереза. Он возвращался домой весь в чужой крови, и на следующий день часами отстирывал рубашку и до блеска начищал ботинки, чтобы снова заняться тем, что ему так нравилось.
А в 1942 году случилось нечто настолько ужасное, что в семье никто вообще не говорил об этом десятилетиями.
В семье всегда тщательно утаивалась вся нежелательная информация, и правда о том, что случилось в день, когда Чарльз показал всем свою истинно нацистскую сущность, превратилась в величайший из секретов, в недосягаемый Эверест семейных тайн.
Впрочем, подробности того, что случилось в тот день, и детали о том, сколько человек погибло, немного подождут. Эта история детектив об убийстве, и никто не раскрывает всех деталей преступления в первой же главе.
После капитуляции Германии в 1945 году немецкие покровители Софии бежали от партизан, которым не терпелось свести счеты со своими врагами. Тем не менее они успели помочь Софии и ее детям добраться до Воложина, в котором все еще было много нацистских приспешников, но вскоре семье пришлось бежать из города, потому что опасались расправы со стороны других беженцев, которые пытались уйти на восток. Несмотря на разрушенные железные дороги, стертые в пыль города и полное отсутствие связи, Софии с детьми удалось добраться до Москвы, где они находились под опекой местного отделения Красного Креста, пока их личности не были официально установлены и подтверждены. Наконец, в июне 1946 года всем троим разрешили отправиться в Одессу, а уже оттуда отплыть домой на судне американского торгового флота «Норман Дж. Коулман».
В СЕМЬЕ ВСЕГДА ТЩАТЕЛЬНО УТАИВАЛАСЬ ВСЯ НЕЖЕЛАТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ, И ПРАВДА О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ДЕНЬ, КОГДА ЧАРЛЬЗ ПОКАЗАЛ ВСЕМ СВОЮ ИСТИННО НАЦИСТСКУЮ СУЩНОСТЬ, ПРЕВРАТИЛАСЬ В ВЕЛИЧАЙШИЙ ИЗ СЕКРЕТОВ, В НЕДОСЯГАЕМЫЙ ЭВЕРЕСТ СЕМЕЙНЫХ ТАЙН.
Во время путешествия они узнали, что репортеры в Америке горят желанием взять у них интервью о том, как они прожили целых семь лет в оккупации. Ходили слухи о том, что по их истории будет снят фильм и написана книга. Долгие годы София мечтала о том, чтобы оказаться в центре всеобщего внимания, о том, чтобы стать наконец звездой, которую слушали бы все, затаив дыхание. И вот теперь, совершенно неожиданно, дело шло к тому, чего она так хотела.
В течение многих недель они только и делали, что раздавали интервью радиостанциям и газетам, позировали фоторепортерам, рассказывали о перипетиях жизни семьи во время войны, аккуратно переиначивая события и выставляя себя в положительном свете. И она, и дети были уверены, что вот-вот к ним придут кинопродюсеры с контрактами и большими деньгами. За обедом они только и спорили о том, кто из кинозвезд должен будет их играть в фильме. София, конечно же, намеревалась сыграть саму себя. В интервью София взывала о помощи несчастным и просила присылать ей деньги, на которые она покупала себе одежду, пребывая в уверенности, что этот денежный поток никогда не иссякнет. Но уставшая от войны публика вскоре потеряла интерес к истории Софии, и в 1947 году телефон в доме замолчал, а все надежды Софии стать звездой в очередной раз испарились. Ей ничего не оставалось делать, кроме как снова сойтись с Казимиром. Собрав все свои деньги, они купили небольшой жилой дом в Патерсоне по адресу Грэм-авеню, 67. В одной квартире жили они сами, а вторую отдали Чарльзу, где он и обитал без всякой платы за жилье. Кроме того, София взяла в лизинг с опцией полного выкупа бар на Ривер-стрит у заболевшего хозяина.
После того как все устроилось, Чарльз поступил в семинарию Святой Девы Марии. Это было единственное учебное заведение, которое согласилось принять его без диплома о школьном образовании или хотя бы четких моральных установок. Чарльз твердо верил, что в этом мире лучше всего быть жуликоватым священником со свободным доступом к церковным деньгам и множеству дамочек, желающих побаловаться с симпатичным молодым пастырем с драматическим военным прошлым. Но в конце первого семестра его выгнали из семинарии за пьянство, и, не имея другого выбора, Чарльз начал работать в баре у Софии. То унижение и даже падение стандартов, которое требуется для принятия подобного решения, наглядно доказывает, что Бог все-таки есть на свете, что само по себе является серьезным достижением для семинариста-первокурсника.
Как и София, Чарльз воспринимал бар как место для воплощения своих идей и возможностей. Он держал заведение открытым до поздней ночи и щедро делился бесплатным пойлом со своими друзьями, периодически залезая в кассу бара, чтобы заплатить за дорогой одеколон, одежду и проституток.
Удивительно, что, несмотря на всю происходящую дребедень, бар приносил хороший доход, что позволило Софии внести первый взнос за покупку дома по адресу Дакота-стрит, 275, с прилегающим к нему земельным участком, вполне подходящим для выращивания подсолнухов, овощей и малины. Ягоды она добавляла в убийственный по вкусу и крепости самогон, который гнала из картошки.