Стас хорошо разбирался в химии. Все эти трехэтажные формулы, которые для Лины были темным лесом, в его голове прекрасно раскладывались на полочки, и он словно мог взять любую из них в руки и рассмотреть детально со всех сторон. Он помогал Лине готовиться к зачетам, часами терпеливо объяснял ей, чем коагуляция отличается от адсорбции и как легко запомнить формулу какой-нибудь аминокислоты. Лина порой вообще не понимала, что Стас делает в аграрном колледже, когда ему прямая дорога на химфак, где он запросто может стать профессором за какие-нибудь лет восемь. Стас отвечал, что с детства грезил лечением животных, а изучать химию ему просто интересно, и он не исключает, что когда-нибудь потом и на химфак поступит тоже.
Лине нравился Стас, но никаких романтических чувств она к нему не испытывала, хотя и искала их тщательно где-то в глубинах своей души, когда лежала бессонными ночами накануне зачетов и экзаменов в темноте своей комнаты и глядела в потолок, по которому шустро семенили тараканы, которых не брала никакая отрава. Ей казалось, что было бы здорово влюбиться в Стаса, так как он, судя по всему, был все же в нее влюблен, но слишком застенчив, чтобы в этом признаться. Если бы она сделала первый шаг, он, наверняка, был бы просто счастлив. Но Лина не могла влюбиться в Стаса, а начинать отношения без любви как-то не хотелось.
Родители Стаса оба работали химиками в институте минералогии и надеялись, что сын не пойдет по их стопам, а сделается каким-нибудь успешным предпринимателем. Но Стас был серьезно увлечен наукой. Однажды, зимой второго курса, когда он был в гостях у Лины в общежитии (вообще, водить гостей в комнаты строго запрещалось комендантшей, но внешний вид Стаса этакого одуванчика в очках вызывал абсолютное доверие, и ему разрешалось приходить днем, при условии, что он будет уходить до 6 часов), он спросил ее, как она живет с таким количеством тараканов, они же буквально сыпались с потолка. Стас не был брезглив, но, когда таракан шлепнулся прямо в его кружку с чаем, это, по его словам, был перебор даже для общаги. Лина ответила, что общажных тараканов не берет никакая отрава, что они с соседками перепробовали буквально все от дорогих «Рейда» и «Раптора» до советского «Дихлофоса». Стас задумался, а в следующий раз принес небольшую бутылочку с коричневатой жидкостью и сказал, что эта вещь точно уничтожит всех тараканов раз и навсегда, только советовал после обработки комнаты хотя бы пару дней в ней не жить, чтобы не самоуничтожиться вместе с тараканами.
Следующие две ночи Лина провела у Стаса (между ними ничего не было), а когда вернулась, обнаружила, что тараканы действительно пропали. По совету Стаса она тщательно вымыла всю комнату, чтобы убрать трупы и остатки яда. Тараканы не вернулись ни через неделю, ни через месяц, и, хотя и продолжали радостно обитать у соседей, в их комнату больше никогда не заглядывали. Лина спросила Стаса, что за ядерную смесь он приносил. «Раствор Клеричи, ответил он, у родителей на работе взял. Вообще его используют для измерения плотности минералов, но в нем содержится таллий, а из таллия раньше делали отраву от крыс и муравьев. Потом ее запретили, так как она ядовитая и для людей, но зато эффективность у нее сама видишь».
На всякий случай Лина еще раз перемыла комнату с содой и мылом, но потом забыла об этом и стала наслаждаться спокойным ночным сном без топота тараканьих лап по одеялу.
Шла весна 1998 года. Лина училась на втором курсе, получала мизерную стипендию, которой, конечно, не хватало даже чтобы сводить концы с концами. Всю весну они с соседками по комнате болели то гриппом, то каким-то кишечным расстройством, у Лины болели суставы, постоянно хотелось спать, она всерьез опасалась, что не сможет сдать очередную сессию из-за того, что ей все время хотелось лежать в постели. Врач студенческой поликлиники, усталая женщина с потухшим взглядом, прописала ей витамины и велела побольше гулять. Каким-то чудом сессию она все же сдала. Летние каникулы она провела дома с сестрой и матерью.
В августе грянул кризис, а в начале третьего курса перестали платить стипендию. Мать посылала ей деньги и каждый раз отвратительное чувство ледяной рукой сжимало все ее внутренности, но отказаться от денег она не могла тогда бы ее просто выселили из общежития. Скрепя сердце, она получала денежные переводы в ближайшем почтовом отделении, покупала макароны и картошку, платила за комнату, после этого у нее не оставалось практически ничего.
Она пыталась устроиться на подработку, но совмещать учебу на дневном отделении и работу никак не получалось.
Лина переписывалась с сестрой, та рассказывала ей, что после кризиса мать стала еще злее, что она каждый день ругает Лину за глаза на чем свет стоит, говорит, что та тянет из нее деньги и совсем не помогает, что, наверное, она вообще там даже и не учится, а гуляет направо и налево. Лина скрежетала зубами от бессильной злости и считала месяцы, недели и дни до того, как она наконец закончит колледж, устроится на работу и сможет не брать больше у матери денег.
На новый год Лина не поехала домой, а праздновала его со Стасом и его родителями, которые, похоже, считали ее его девушкой, но были слишком тактичны, чтобы что-то спрашивать.
На январских каникулах мать Лины без предупреждения заявилась в общежитие и устроила там страшный скандал. К счастью, большинство студентов уехали домой на праздники, и свидетелей отвратительной сцены было не слишком много. Впрочем, это мало утешило Лину, потому что мать орала так, что слышно было на всех этажах. Она называла ее проституткой, неблагодарной, тунеядкой и другими отвратительными словами, а Лина молчала, сжавшись в комок, не зная, что ей и делать и куда провалиться. В конце концов, она просто выбежала из комнаты и, как была, в халате и тапочках, прибежала по морозу к Стасу и просидела у него несколько часов, пока он носил ей чай и укрывал пледом.
Когда Лина вернулась в общежитие, матери уже не было. Лина поняла, что больше ни одной минуты в своей жизни она не хочет иметь ничего общего с ней и что больше не возьмет у нее ни рубля, даже если это значит, что ей придется жить на улице или правда стать проституткой.
Она устроилась продавщицей в ночной ларек недалеко от общежития. С 9 вечера до 7 утра она продавала пиво и сигареты местным алкоголикам, а к 8 утра плелась на учебу с черными кругами под глазами. Было сложно концентрироваться, иногда она засыпала прямо на занятиях, но мысль о том, что благодаря этой работе она может больше не просить денег у матери и сама платить за общежитие, поддерживала в ней решимость. К счастью, это продлилось недолго в феврале у нее началась преддипломная практика и ей удалось устроиться в ветеринарную клинику, где ее старания быстро оценили и предложили подрабатывать там же санитаркой. Денег платили чуть меньше, чем в ларьке, но все равно хватало на комнату и работать приходилось только днем после учебы и до вечера.
Лина сама не заметила, как жизнь начала становиться нормальной. Она защитила диплом, ее взяли помощником ветеринара в ту же ветклинику, пообещав после испытательного срока сделать вторым ветеринаром. Зарплаты хватало на то, чтобы снять комнату в коммуналке, и еще оставалось на жизнь. Сестра закончила школу, и Лина предложила ей переехать жить к ней, но та почему-то отказалась. Мать снимала ей комнату, сестра поступила учиться в институт.
Лина с матерью не виделась и не разговаривала. Даже не сказала ей свой адрес. С одной стороны, она испытывала чувство вины и чувствовала себя предательницей, с другой стороны ею овладело такое чувство легкости и свободы, которое с каждым днем все росло чем дольше она не общалась с матерью, тем лучше себя чувствовала. Иногда, правда, обычно по вечерам, на нее вдруг нападало такое гнетущее, черное ощущение одиночества, беспомощности, никчемности, полной безрадостности и бессмысленности существования, что ей хотелось выйти из окна. Она ложилась в кровать, накрывалась одеялом с головой, вдавливала лицо в подушку и лежала так, пока не начинала задыхаться.