Это вроде бы возможно.
Я узнавал. Дирижабли служат теперь исключительно для рекламы, и нужно обращаться в агентства по коммуникациям. По-моему, это мрак.
Они легко воспламеняются, да?
Да. Это еще одна проблема аэростатов, у которых проблем действительно много: непрочные, дорогие, громоздкие. Но они такие красивые, эти летучие киты, бесшумные и грациозные. В кои-то веки человек изобрел что-то поэтичное!
Ваше пристрастие к ним связано с интересом к оружию?
Не вполне. Военное применение цеппелинов обернулось провалом. Такой деликатный летательный аппарат мог использоваться только в мирное время. Но то, что его сослали к рекламщикам, меня огорчает. Я мечтал бы создать агентство дирижаблей. В идеале я бы управлял ими сам. У меня бы их арендовали для путешествий.
Почему бы нет?
Отец сказал мне, что это невозможно. Похоже, для современных людей невыносима мысль, что у них над головой болтается водородная бомба[7]. Хочется знать почему, особенно если посмотреть, какими они пользуются опасными штуками, хотя в них даже нет ничего красивого! Отец говорит, что я не имею ни малейшего представления о реальности.
А вы как считаете?
Хорошо бы сначала понять, что такое реальность для моего отца.
И у того и у другого с реальностью было очевидно плохо, чего я ему говорить не стала.
Этот недостаток у Грегуара Руссера представлялся мне, однако, более серьезным, поскольку, зарабатывая несметную кучу денег, он полагал, что близок к реальности.
Однажды дверь мне открыла шикарная женщина лет сорока.
Наконец-то мы встретились! воскликнула она. Мой сын так много о вас рассказывал.
Добрый день, мадам, ответила я, не рискнув добавить, что ее сын не рассказывал мне о ней ни разу.
Она сообщила, что Пий придет с минуты на минуту. Я украдкой посматривала на нее, надеясь, что мое любопытство не слишком заметно. Она же безо всякого стеснения уставилась на меня в упор, разглядывая мою персону в мельчайших деталях.
Мне очень нравится ваша юбка. Можно потрогать?
Не дожидаясь ответа, она села рядом со мной на диван и пощупала ткань моей юбки.
Очень оригинальная модель. Разумеется, чтобы такое носить, нужно быть изящной. Сколько вы весите?
Посыпались нескончаемые вопросы. Мучаясь от неловкости, я отвечала на них, пока не сообразила, что лучший способ обороны нападение.
А чем вы занимаетесь, мадам?
Она восторженно улыбнулась и изобразила внутреннюю борьбу со скромностью, прежде чем признаться:
Я коллекционерка.
Она сделала паузу, уверенная в том, что с моей стороны прозвучит следующий вопрос. Он и прозвучал:
Что вы коллекционируете?
Кароль Руссер побежала за своим ноутбуком и, набрав несколько паролей, показала мне фотографию соусника.
Вы коллекционируете соусники?
Нет, что вы, какая вы шутница! Я коллекционирую предметы из фарфора. Этот соусник мое последнее приобретение. Он принадлежал королю Баварии Людвигу Второму.
Я сочла, что соусник наименее увлекательный способ познакомиться с правлением Людвига Второго Баварского, но сказала нечто любезное типа Потрясающе!.
Правда же?
Неутомимая мать моего ученика принялась показывать мне фотографии внушительного количества чашек, блюдец, тарелок, кувшинов, компотниц, которые покупала у знатнейших семейств. Первые четверть часа я думала, что умру со скуки. Вторую четверть часа я об этом мечтала.
А где вы храните все эти восхитительные вещи?
В каком смысле?
Такая коллекция наверняка занимает много места и требует специальных мер безопасности.
Мадам Руссер озадаченно похлопала глазами, потом жестом отмела изреченную мной чепуху:
Эти соображения меня не касаются.
Несомненно, у вас есть помощник, который берет это на себя.
Не пойму, о чем вы, сказала она не без раздражения.
И вдруг до меня дошло:
Вы никогда не держали в руках ни один из этих предметов! Вы купили их в интернете, и они по-прежнему там.
Это там, означавшее некое весьма неопределенное местоположение, и было камнем преткновения.
Разумеется, ответила она, досадуя, что я могла хоть на миг подумать иначе.
Вы полагаете, что все современные коллекционеры поступают так же?
Она удрученно посмотрела на меня, как бы недоумевая, с чего я интересуюсь такими глупостями, и вздохнула:
Возможно.
Поразительно! Интернет изменил мир до неузнаваемости. Раньше коллекционеры были маньяками, берегли свои сокровища как зеницу ока, держали под строжайшей охраной. А сейчас им достаточно владеть картинками из интернета.
Кому вы это говорите?
Самой себе. Я задумалась о том, прогресс ли это.
Пойду скажу сыну, что вы у нас, сказала она и встала, довольная, что нашла предлог покинуть столь несуразную особу.
Полчаса назад она говорила мне, что Пий будет с минуты на минуту. На самом деле, если бы я пришлась по вкусу Кароль Руссер, она так никогда и не сообщила бы сыну о том, что я здесь.
Когда он появился, у него был смущенный вид человека, чей постыдный секрет выплыл наружу.
Вы виделись с моей матерью.
Я кивнула.
Извините. Наверно, она действительно хотела с вами познакомиться.
Это естественно.
Что вы о ней скажете?
Разве у меня могло сложиться какое-то мнение за столь короткое время?
Вы лжете. Из вежливости. Моя мать идиотка.
Не надо так говорить.
Почему? Потому что это не принято?
Вот именно.
Ну и пусть. Вам я просто не могу не сказать: моя мать идиотка. Понимаете, отец не дурак, но я его презираю, и мы даже не в состоянии поговорить друг с другом, чтобы не начать сразу орать. Моя мать не злая, но что я могу думать о женщине, до такой степени тупой? Мне было восемь лет, когда я понял, что она дура. Мне было двенадцать, когда я понял, что мой отец гнусный тип.
Я чувствовала себя не в своей тарелке, оттого что нас подслушивал вышеупомянутый гнусный тип, и постаралась сменить тему:
У вас есть друзья?
В Брюсселе? Я здесь всего два месяца.
Иногда этого хватает.
В моем случае не хватило.
А раньше у вас были друзья?
Он пожал плечами:
Я так считал. Но когда видишь, что за два месяца разлуки почти ничего не остается от дружбы, длившейся десять лет, позволительно в ней усомниться. Короче, я один. Еще и потому я так дорожу нашим общением. Но можно ли назвать это дружбой?
Пожалуй, не стоит искать название, осторожно ответила я.
У нас в лицее была работа по Красному и черному. Я получил лучший балл, девятнадцать из двадцати. Отвечая на некий поставленный перед нами глупый вопрос, мы должны были изложить свои мысли о книге. Я вспомнил теорию, которую вы упоминали, что всякий роман это или Илиада, или Одиссея. Я написал, что Жюльен это Одиссей, мадам де Реналь Пенелопа, а Матильда Цирцея, ну и так далее.
Браво!
Все это благодаря вам. Без вас у меня был бы ноль шансов получить такой балл.
Вы сумели осмыслить и применить то, что от меня узнали. Не преуменьшайте свои заслуги. Вы очень умный человек.
Он смутился, умолк и опустил голову:
Отец тоже мне сказал, что я умный. Но прибавил, что толку от этого никакого.
Он, скорее всего, имел в виду, что не следует подходить к уму утилитарно.
Вряд ли. Такие взгляды не в его духе.
Это была мука мученическая поневоле защищать негодяя, потому что он нас подслушивает.
Теперь мы должны читать Кафку, Превращение, сообщил он.
Я не стала говорить ему, как люблю эту книгу, и попрощалась.
Урок только начался, запротестовал он.
Никто не мешал вам выйти ко мне вовремя, ответила я.
Грегуар Руссель, ясное дело, перехватил меня у выхода.
Хвалю, особенно за финал. Нынешняя молодежь не может не опаздывать.
Я молодая, и я пунктуальна.
Да. Но вы
Сколько раз мне приходилось это слышать! Будь то от родителей или от друзей. Да. Но ты Я никогда не требовала разъяснений по поводу этого комментария с не слишком приятным двусмысленным подтекстом.