Он, значит, себя элитой считал Мужчина. Кормилец. А оказался полностью в вашей власти. Думаю, это тяжело.
Лучше спросите, каково мне было!
Он отозвался с сочувствием:
Догадываюсь. Марьяна, скажите: что самое неприятное, когда за лежачим ухаживаешь?
Подгузник менять, поморщилась она.
А где вы хранили их?
Тут, в ящике. Женщина показала на выдвижную часть книжного шкафа.
Мебель дорогая, темного дерева. Савва, словно между делом, спросил:
Что раньше тут держали?
Ну, это мужнин был. Всякая мелочь. Карты игральные. Нарды. Бинокль.
Понятно.
Он сел в инвалидное кресло, легко разобрался с управлением, подкатил к шкафу и спросил:
Технически ваш муж мог его выдвинуть?
Думаю, да.
Давайте вместе осмотрим, позвал он.
Выдвинули ящик, тщательно перебрали все оставшиеся подгузники, заглянули в проемы и щели. Пусто.
Все равно что на дне морском искать, в отчаянии вздохнула Марьяна.
Не скажите. Он не спрятать хотел, а какое-то послание вам оставить. Символическое. Мы просто пока не можем понять, какое.
Естественно, вы не понимаете, сказала она язвительно, он, конечно, после инсульта с придурью стал, но не настолько тупой, чтобы ключ от сейфа в подгузники пихать.
Хорошо, легко согласился Савва. О чем ваш муж больше всего переживал, когда оказался заперт в комнате?
Что путешествовать больше не может, вздохнула Марьяна. Все мечтал: хоть куда-то, хоть как. Думали за границу выбраться, в безбарьерную среду, но тут ковид, как назло.
А когда путешествовали, сувениры из поездок привозили?
А то! В гостиной, целый шкаф.
В этой комнате ничего нет?
Фотки только. Во втором ящике.
Она достала один из альбомов, пролистала, показала пустую страничку.
Отсюда и взял. Тут мы с Раулем были.
В ящике только альбомы?
Господи, да смотри сам! Сыщик, блин, доморощенный. Тычется то туда, то сюда!
Могу уйти.
Куда ты пойдешь если я даже за гроб заплатить не могу?
Савва осторожно извлек альбомы. Просматривать не стал разместил кипой на полу и спросил:
А что за шкатулка здесь?
Так. Разная дрянь.
Я открою?
Да пожалуйста.
Похоронный агент снова уселся в инвалидное кресло, положил на колени древний, чуть ли не девятнадцатого века, ящичек с резной крышкой и извлек из него зеркальные солнечные очки ветхие, все в царапинах.
Марьяна прокомментировала:
Это его первые. Импортные. У спекулянтов покупал за какие-то бешеные советские деньги. Еще когда в институте учился.
Символы эпохи, значит, хранил
Чего?
А это? Савва взвесил в руках самодельный, потемневший от времени портсигар.
От деда его рухлядь. Тот, что ли, политзаключенным был, сам сделал в каком-то ГУЛАГе.
Следом Савва извлек тоже старенький, исцарапанный стеклянный шар. Внутри Эйфелева башня, елочка. Встряхнешь белые хлопья кружатся, словно снежинки.
Лицо Марьяны разгладилось.
Это я ему подарила. В первой нашей поездке. В Париж. Давно было, еще при динозаврах, в девяносто восьмом. Мы только поженились, а тут кризис, у мужа все сбережения в ГКО заморозились, бизнес подвис, но я все равно упросила, хоть в двух звездах. Он упрямился, но поехал. И весело получилось, хотя реально копейки считали. Вина дешевого купим, багет горячий. Пьем и целуемся. А этот шарик дурацкий он на Монмартре увидел, все разглядывал, переворачивал, снег туда-сюда гонял так понравилось ему. Но не купил: целых сто франков, дорого казалось. Но я в день отъезда пораньше встала, сгоняла, за свои карманные взяла и уже в самолете ему вручила. Довольный был!
А этот шарик разбирается? подобрался Савва.
Только попробуй! побагровела Марьяна. Хватит уже мне тут все ломать!
Но он резко дернул верхнюю часть, снежинки разлетелись по комнате, вдова вскрикнула А на плиточный пол с громким звоном выпал ключ.
Боже! Тот самый! От сейфа! завопила вдова.
* * *
Савва вернулся домой за полночь, но обе его девочки не спали.
Леночка встретила в коридоре, лицо суровое. Металлическим голосом спросила:
Тебе сразу чемоданчик собрать? Или попробуешь оправдаться?
Не в чем мне оправдываться. Был на работе. Сложный клиент. Только что закончили.
Она подошла поближе, повела носом, скривилась:
Антонио Бандерас! Electric seduction! Мускус и пачули. Боже, какая пошлость!
Я бы на твоем месте радовался. Не самый плохой запах, учитывая специфику моей работы.
Лена приблизилась, встала на цыпочки, взяла его за подбородок и зловеще сказала:
Румяненький. Глаза масляные. Кто там у тебя скончался?
Муж.
Ясно. Клиентка, значит, вдова. Как в анекдоте: время проводил медленно и печально?
Фу, Лена!
Дочка тоже выскочила в коридор, увидела отца в костюме, при черном галстуке, и начала ржать:
Ой, пап, ты самый элегантный в мире похоронный агент. И лицо у тебя впервые как у успешного человека.
Она покосилась на мать и злорадно добавила:
Зря ты его тиранишь. Он сам от тебя уйдет. Злыдня.
Что вы опять не поделили? вздохнул Савва.
По химии двойку принесла, умирающим голосом доложила жена. И еще смеет пять тысяч у меня клянчить!
Зачем тебе деньги? обернулся он к дочери.
На кофточку! Со стразиками!
Савва достал из внутреннего кармана внушительную пачку всю сдачу, почти сто восемьдесят тысяч, что счастливая вдова вручила ему «на чай».
Ох, ничего себе! Суровое Леночкино лицо мигом разгладилось.
Он протянул две купюры Валюшке:
На. Наряжайся.
Еще десять тысяч взял себе:
На книги.
Остальное отдал жене:
Держи. Как ты там говорила: всех нас кормишь, а мы за твой счет живем?
Савва, Леночка глядела со страхом, что ты, правда, сделал с этой вдовой?
Он сдержанно улыбнулся:
Да ничего особенного. Просто примирил ее с вечностью.
У каждой смерти свои недостатки
I
Иной раз человек даже не представляет, кто о нем в этот момент думает.
Или обращает на него внимание.
Или обсуждает его действия.
Но так бывает.
Особенно когда гражданин заказан. А обсуждают его наемные убийцы.
Один из них выглядел совершенно мирно. Никто из припозднившихся прохожих, проходящих через двор дома, расположенного по столичной улице Звездной, даже представить себе не мог, за-ради чего на самом деле полумаргинальный тип отирается тут, на лавочке близ детской площадки. Малыши, которые днями оккупировали песочницу-горку-качели, теперь сидели по квартирам, капризничали над своей вечерней трапезой и вперивались в мерцающие сполохи мультиков на экранах телевизоров и планшетов. Поэтому мужчину не тревожили ни мамочки, ни няньки. Сидел он мирно в одиночестве на скамеечке, попивал что-то из пластиковой литровой бутыли, предусмотрительно спрятанной в пакет классическая картина вечернего отдыха деклассированного элемента. И только очень внимательный наблюдатель мог бы заметить, что в бутылке у гражданина никакое не пиво, а простая вода, даже не газированная. Глаза же его с каждым глотком вовсе не пьянеют и не разбегаются, лицо не расплывается напротив, остается жестким и собранным, а взгляд внимательным.
В ушах гражданина торчали капельки беспроводных наушников, но не попсу, не рок и не рэп он слушал, как бы скрашивая себе вечернее пьянство. Ничего он, честно говоря, не слушал вообще ждал сообщения, или лучше сказать, доклада, от своего напарника.
Меж тем смеркалось, и в восьмиэтажном доме-утюге сталинского образца, во дворе которого обосновался гражданин, зажигались за занавесками вечерние огни. Мужик добродушно прихлебывал из своей бутылочки, посматривал на подъезды, на окна да иногда на сквозивших по двору девушек и дамочек. И вот в один момент темнота к тому моменту уже опустилась на двор и на город, зажглись фонари в наушниках раздался гудок вызова. Убийца коснулся уха, установив соединение.
Он припарковался у гаражей, проговорил голос, идет к тебе. Серый костюм, портфель.