Они умирают без контакта с хозяином. Гамильтон тенью вошел в кабинет и запрыгнул на жалобно скрипнувшую софу.
Их хозяин далеко, хмуро произнесла я.
Но все же протянула руку и взяла украшение. В этот же момент по нервам ударило прошлым воспоминание предстало перед глазами так, будто я проживаю это вновь!
Что это?
Они хранят в себе момент отделения от материнского древа, Гамильтон шумно вздохнул, тем и ценны.
И так будет каждый раз?
Нет. Посмотри, одного цветка не стало. Сосчитай их вот столько раз ты сможешь заново пережить тот момент. Он хоть того стоил?
Подняв руку, я коснулась пальцами губ. Как странно.
Какая-то нелепость. Зачем все это, если
В груди пекло и горело так, что даже привычный холод, сковывавший тело, отступал.
Зачем? По щеке скатилась слеза.
Если бы я знал, вздохнул Гамильтон. У тебя пальцы посинели. Ногти, в смысле.
Я бросила взгляд на свои руки и невесело хмыкнула: и правда посинели. Теперь я еще больше похожа на отца, ведь его ногти тоже были покрыты синими разводами. По меньшей мере в момент огненного погребения.
Надеюсь, это не слишком тревожный признак, выдохнула я и в итоге. Потому что нет сил испугаться.
А нитку с каменными цветами я все же вплела в косу. Просто так. Просто Просто пусть будет под рукой. Это совершенно не значит, что я жду его.
Повернувшись к окну, я бросила тоскливый взгляд на улицу, залитую рассветными лучами, и с легкой грустью произнесла:
Нас ждут дела.
И в первую очередь надо навестить Митара. Если избранник леди Тарлионы не пытался меня убить, значит, у меня есть умный и хитрый враг. Но кто может желать мне смерти? Получить баронство невозможно: наследников, кроме меня, нет. А значит, если линия Фоули-Штоттен прервется, то баронство уйдет под руку Правителя. И уже он будет решать, кто станет следующим хозяином. А тут стоит учитывать, что от такого счастья столичные лордики будут открещиваться и отмахиваться. Из местных же никого не назначат: старые традиции это недвусмысленно запрещают. А они, традиции, давно возведены в ранг закона.
Значит, кому-то мешаю именно я. А мое главное прегрешение неумные шалости в Академии Магии. За это проклинают, вызывают на дуэль, жалобы пишут, в конце концов! А не втыкают нож под ребра, да еще и принимая чужой облик.
Оставь пока эту мысль, посоветовал Гамильтон. И, думаю, стоит вновь пригласить Ауэтари в этот мир.
После смерти отца она не хотела когда-либо возвращаться, мягко напомнила я.
Время скорби прошло. Гамильтон соскочил на пол. Острая боль смягчилась и стала верной спутницей. Я не отпустил тех, с кем шел раньше. Мне будет трудно пережить тебя, Мина. Но Я бы из шкуры вылез, чтобы быть рядом с твоим щенком. Напиши ей письмо, а я вызову мелкоту.
Я не знаю, что писать.
Правду. И в самых изысканных выражениях. Эта старая су Эта почтенная самка ярая сторонница манерных манер в самом худшем их проявлении.
Письмо я писала долго. Зачеркивала, перечеркивала, рвала и мяла бумагу. Все, что выходило из-под пера, было мертвым и бессмысленным. В итоге в Псовий Мир отправилась записка на огрызке пергамента.
«Мне плохо. Вернитесь, если можете. Вильгельмина Фоули-Штоттен».
Теперь она точно придет, оскалился Гамильтон, хотя бы ради того, чтобы напомнить тебе о необходимости приветствия. К Митару?
К нему, кивнула я. Потом навестим Тину и Марона, а после вернемся в дом. Я чувствую, что должна находиться здесь как можно больше времени.
Глава 3
Прохладный ветер стер со щек излишний жар, а неблизкий путь успокоил мысли. Так что на двор Митара я входила уже не перепуганной девицей, а уверенной в себе и своих людях баронессой.
Но сразу поговорить не получилось: нас усадили завтракать. И, быть может, если бы Гамильтон меня поддержал, то прием пищи был бы отложен. Но Когда это мой компаньон отказывался от еды? Никогда. Вот и сегодня не отказался. Так что поговорить мы смогли лишь потом, когда Тария забрала Гамильтона к пегасам: что-то там у них случилось, с чем мог помочь только мой компаньон. Или она просто хотела дать нам с Митаром поговорить.
Я думал, ты будешь в ярости, поделился Митар и усмехнулся, леди Тарлиону сразу срисовали, едва она из замка вышла.
Зато она пребывает в уверенности, что никто ничего не заметил. Я пододвинула к себе розетку с вишневым вареньем. Она принесла дурные вести, Митар.
Выбирая ложечкой вишенки, я рассказывала о том, что поведала мне леди Тарлиона. И Митару, как и мне, это не понравилось.
Правда, особенно сильно ему не понравилась история с ножом.
Почему я ничего не знал?!
Потому что так было правильно. Я подняла на него глаза. Что ты мог сделать? Если так подумать, то все мы должны ей подчиниться. До моих тридцати лет именно Тарлиона сила и власть на Окраинах. Она должна править баронством до тех пор, пока я не войду в нужный возраст. А еще она имеет право устроить мою судьбу и подарить баронству правильного барона.
Ничего из этого она сделать не рискнет, ровно произнес Митар.
Разумеется, согласилась я. Но она может попросить помощи и защиты у Правителя. Меня пугало это тогда, но сейчас Сейчас это еще хуже: на смену Кристофу пришел бастард, и что будет дальше
Митар не сводил с меня взгляда. Ему было тяжело принять тот факт, что он не смог защитить дочь своего командира. Своего барона. Своего друга.
Ты сделал достаточно. Ты был тогда, и ты есть сейчас. И это держало их в узде. Поверь, моя жизнь могла быть еще хуже.
Скоро я это узнаю. Митар дернул плечом. Уверен, не пройдет и трех дней, как леди Тарлиона притащит своего полюбовничка.
А я только кивнула. И усмехнулась: моя детская месть сбылась. У него больше не было имени. Любовник, полюбовничек, ухажер несколько десятков эпитетов, и все. Почему? Потому что это был мой первый приказ, отданный именем погибшего отца. И люди поддержали меня. Хотя сейчас, спустя несколько лет, я вижу, что решение было мелочным.
Я вот думаю, Митар прищурился, может, оставить лазейку в приграничных щитах?
Зачем? поразилась я.
Чтобы кое-кто мог навестить кое-кого.
Вначале я запуталась во всех этих «кое», а потом Вспыхнув, резко произнесла:
Что бы ему тут делать? Полагаю, в столице дел достаточно.
«И если бы он хотел, давно бы пришел: леди Змейка путь открыла бы», добавила я про себя. И поежилась:
Сквозняк.
Побойся Богов, возмутился Митар, на кухне натоплено так, что дышать горячо.
Оттого и сквозняк так остро чувствуется, упрямо возразила я.
И украдкой покосилась на свои ногти. Нет, трупной синевы нет.
Как скажешь. Он пододвинул мне свою розетку с вареньем. Ешь, помню же, что любишь. Что будем делать с рутиной?
Рутиной на Окраинах называют боевые вылазки за стену. И я, выбрав из розетки Митара все вишенки, спокойно сказала:
Сегодня вечером мы с Гамильтоном отправимся на разведку. Пройдем вдоль Гиблой Рощи до Свечи, оттуда оценим пересветы. К утру вернемся.
Хороший план, согласился Митар.
Пока что я буду выходить с твоими людьми. И одновременно начну собирать свой отряд, пожав плечами, я допила остывший чай, так что рутина была, есть и остается рутиной.
И то верно, все придумано до нас, так зачем портить то, что работает уже несколько столетий?
Попрощавшись с Митаром и Тарией, я вышла наружу. Сыто отдувающийся Гамильтон следовал за мной: он, оказывается, успел приговорить небольшой тазик пирожков. Тетушка их специально для него отложила.
Подставив лицо теплым солнечным лучам, я тихо вздохнула. Возвращаться домой не хотелось: на улице холод отступал. Скапливался на кончиках ногтей и дремал, ждал удобного момента, чтобы впиться и пронзить до самых костей.
Хочу сказать, что после пирожков с мясом очень трудно двигаться, лениво произнес Гамильтон, неспешно трусивший рядом.