Понятно, безоружных грабить проще. Даже те, кто к
власти рвался под лозунгом разрешить свободную продажу хоть пулеметов, тут же запрещал продажу даже детских рогаток, едва опускал жирный зад в
царское кресло.
Коган оглянулся на кресло Кречета:
— Но вы вроде бы уже опустили...
— Черт... — сказал Кречет уже спокойнее, — наверное, я все еще чувствую себя в оппозиции к власти. А интересы страны пока что... пока что!..
перевешивают личные. Да и хорошо знаю, что как только в какой-либо стране — примеров сотни! — принимали закон о свободной продаже оружия, то
количество преступлений сразу падало в три-четыре раза.
Сказбуш усмехнулся саркастически:
— Я часто бывал по работе в Штатах. Вся их хваленая вежливость и предупредительность, все их улыбки — это следствие того, что у каждого в
кармане может оказаться заряженный пистолет. Никто никого не толкнет, не нахамит, не облает. Улыбаются издали!.. А я прошел вчера вечером по
Тверской: ни одного улыбающегося лица! Одни угрюмые рожи, даже у красивых женщин. Да какие они красивые, если угрюмые?
Коган сказал мечтательно:
— Да, ради этого стоит... Так и запишем: вооружим народ, чтобы разугрюмить наших женщин.
Сказбуш буркнул:
— Не надо умничать, Сруль Израилевич. Когда у женщины в дамской сумочке пистолет, она сможет носить юбки еще короче, а декольте глубже. И
никакая пьяная тварь не рискнет свистнуть вслед. А уж протянуть лапы... Такие быстро протянут ноги.
Кречет сказал:
— А суд присяжных ее тут же оправдает.
Коломиец воскликнул в ужасе:
— Как вы можете... Как вы можете говорить такие ужасные вещи?
— Вслух, — вставил Коган ехидненько.
— Нужно только, — продолжал Сказбуш невозмутимо, — подбирать присяжных из мужчин. Ну, не слишком в преклонном... чтобы реагировали.
Справа от него словно взорвалась граната, это мощно кашлянул Краснохарев. Все умолкли, уставились на премьера, а глава правительства оглядел
всех правительственным взором и сказал внушительно:
— Так вот, о подготовке бюджета на следующий год. Работа проделана следующая...
Я некоторое время слушал, но вскоре тягучий монотонный голос начал действовать усыпляюще, я смотрел то поверх головы Краснохарева, то
рассматривал членов кабинета. Мысль тоже блуждала вроде бы бесцельно, подбирая какие-то незримые крохи, что-то вынюхивая, перепрыгивая через
обломки очевидных фактов, яростно роясь на пустом месте, земля летит из-под задних лап как из трубы земснаряда, снова длиннющий прыжок через
темное место, пусть Краснохарев продвигается шажок за шажком...
Черногоров с раздражением перебирал бумаги, вдруг сказал среди тишины:
— В Штатах нет преступлений, потому что там всяк страшится за жизнь. Они покупают оружие, хранят в особых несгораемых шкафах... а стреляют на
пикнике только по бутылкам из-под пепси-колы!.. А если оружие пойдет так же широко у нас, то... не знаю — не знаю! Русские не станут тратить
патроны на пустые бутылки.
Сказбуш выпрямился, и без того прямой, как телеграфный столб, светло возразил:
— А Чечня? Там жизнь не ставят и в грош, но все равно никто не шмаляет друг в друга. Я бывал там, бывал. Никто не стреляет в другого только
за то, что тот наступил на ногу или посмотрел косо.
Черногоров огрызнулся еще злее:
— Не знаю! Может быть, страшатся кровной мести.