С фронта приходили то радостные, то нехорошие вести. Не знали, чему верить. 12 ноября распространился слух, что один немецкий корпус попал в мешок, а затем оказалось, что он прорвался и наши потеряли 80 000 пленными. Опять ругали Ренненкампфа.
18 ноября государь выехал в Ставку. Сопровождали все те же лица, только вместо Фредерикса ехал граф Бенкендорф и дежурным флигель-адъютантом взяли графа Д.С. Шереметьева. Граф был один из немногих друзей детства государя. Он был пожалован во флигель-адъютанты еще в 1896 году. На следующий день приехали в Барановичи. Настроение было тревожное. Государь целый день занимался с великим князем и его помощниками. Мы же, в нашем поезде, почерпнули тогда следующие сведения из непосредственных источников. 1 ноября армии Северо-Западного фронта должны были начать дружное наступление, о чем и был отдан приказ Рузского, но за неготовностью 4-й армии наступление замедлилось. Немцы сами перешли в наступление, оттеснили три наших корпуса и сделали прорыв на Лович. У нас началась перегруппировка армий, предполагалось общее наступление 5 ноября, но немцы заставили отступить 2-ю армию Шейдемана, а затем отступила 1-я армия Ренненкампфа, образовался разрыв в несколько десятков верст.
Немцы устремились в прорыв, оттеснили 2-ю армию на юг, к Лодзи, и стали ее окружать. 7-го связь 2-й армии с 5-й и со штабом фронта была прервана. Положение было критическое. В тылу начиналась паника. Положение могло быть поправлено ударом 1-й армии Реннекампфа, но она шла на помощь очень медленно, несмотря на приказания генералу.
К счастью, 8 ноября армия Плеве помешала немецкому обходу у Тушина Рогова, а 9-го подоспевшие наконец части 1-й армии взяли с боя Стрыко и Брезины и заставили немцев разорвать кольцо, окружавшее нашу 2-ю армию у Лодзи. Немцы сами попали в петлю, будучи обойдены. Своевременный подход армии Ренненкампфа мог принести полную им катастрофу, чего в Ставке и ждали. Немцы кидались во все стороны и, наконец, в ночь на 11-е прорвались, отняв у 6-й Сибирской дивизии Березин. Наши перешли в наступление, преследовали противника. Это был большой успех, но не тот, который мог бы быть, если бы Ренненкампф выполнил то, что от него требовали. Его обвиняли открыто, и он был отчислен от командования армией. Государь подписал о том приказ в поезде 18 ноября.
За два дня до этого в Седлеце состоялось совещание великого князя с командующими фронтами их начальниками штабов, Янушкевичем и Даниловым. На совещании выяснилось: некомплект людей, офицеров, потеря большого числа винтовок, недостаток снарядов. Жестокая действительность разрушила все предположения и расчеты нашего Генерального штаба. Совещание решило прекратить наступление и закрепляться на зимние позиции. Таковы были сведения из первых рук. Теперь стали понятны краткие сообщения Ставки, которые так интриговали своей туманностью публику, и те противоречивые сведения о «мешках», которые так волновали Петроград.
В тот же день, поздно вечером, императорские поезда отправились на Смоленск. Предполагалось посещение нескольких городов и поездка на Кавказ. Государь уезжал с фронта с большой неохотой. Положение казалось неустойчивым, и его величеству хотелось быть ближе к фронту. Ставка же желала обратного.
При поездках государя по разным городам мне часто приходилось спешить заранее в данный город с нарядом охраны. Или же приходилось высылать вперед одного из помощников. Приехав в город, мы являлись губернатору и работали как бы под его главным начальством, но по нашим инструкциям. Относительно того, какие места государь посетит, эта программа утверждалась государем в поезде, по представлению дворцового коменданта, которому проект пожеланий присылали губернаторы. Выезжал обычно вперед и генерал Джунковский. Его присутствие устраняло много праздных вопросов на местах, но не нравилось лицам свиты. Он тоже был в свите. Частое его представление государю не нравилось. Говорили, что его место в Петербурге. Ему тонко намекали об этом, но он слишком был самоуверен. В Смоленск мы приехали с ним вместе, и его присутствие, при молодом и неопытном губернаторе, было очень кстати.
В 2 часа дня 20 ноября государь приехал в Смоленск. Древние кремлевские стены невольно обращали взор к далекому прошлому. Встреченный на вокзале командующим войсками Московского военного округа Сандецким и депутациями от сословий, которые поднесли много денег на нужды войны, государь проехал в Успенский собор. Выслушав краткое молебствие, приложившись к чудотворной иконе Божией Матери Одигитрии и осмотрев достопримечательности собора, государь посетил четыре больших госпиталя. Они были полны раненными в последних боях. Государь подолгу беседовал с офицерами и солдатами. Много говорил с 13-летним мальчиком, который вел себя геройски, помогал солдатам в боях. То был сын 21-го Сибирского полка Сергей Барамзин. Скромный, худенький, бледный, он мало походил на героя, а был таковым.
Уже стемнело, когда государь вернулся. Город был иллюминован. Двинулись дальше. Много говорили тогда про генерала Сандецкого. Он подтянул свои войска, что многим не понравилось. Не понравилось и великой княгине Елизавете Федоровне. Его назначили в Казань. Вообще, хотя в Москве и считалось, что великая княгиня ушла от мира, но в действительности ее вмешательство в дела мирские было постоянным.
21-го утром прибыли в Тулу. Депутации поднесли много денег. Дворянство 40 тысяч. Улицы были полны народу. Был праздник Введения во Храм, и государь, проехав в собор, прослушал всю обедню. После отправились на Тульский оружейный завод, основанный еще Петром Великим. Несмотря на праздник, завод работал полным ходом. Выделывали пулеметы.
Встреченный, кроме начальства, депутацией от рабочих с хлебом-солью, государь обошел все мастерские. Государь останавливался у станков, расспрашивал рабочих о выделке ими частей оружия, был очень доволен ответами, благодарил рабочих и начальство. Государь посетил заводской лазарет, содержавшийся на средства рабочих, и вернулся в поезд к завтраку. Было много приглашенных. После завтрака государь посетил несколько госпиталей и в дворянском принял дворян.
В 7 часов вечера императорский поезд тронулся дальше под звуки гимна и крики «ура!».
22 ноября в 8 часов утра прибыли в Орел. Вновь многочисленные депутации. Крестьянин, подносивший хлеб-соль, сказал: «Твои орловские крестьяне готовы отдать на нужды войны хлеб до последнего зерна и все достояние Спаси тебя Христос!» И крестьянин в пояс поклонился государю. Эти немногие слова произвели большое впечатление. Государь проехал в собор и оттуда в госпитали. В одном из них находилось много немцев. Государь не пошел в их палаты, но сказал старшему врачу: «Надеюсь, что не делается никакого различия в содержании раненых, и мы не поступаем так, как наши противники, и прибавил: Да будет им стыдно». Около 12 часов государь вернулся в поезд, который отошел на Курск. Я приехал в Курск часа за два до прибытия государя. Мои наряды с помощником были уже на местах. Представился губернатору Муратову и поехал проверять наряды. Массы народа заполняли улицу проезда, но все стояли за протянутыми канатами. Зная, что это не понравится государю, я, именем губернатора, приказал убрать их. В 3 часа приехал государь. Встреча и проезд в собор прошли особенно торжественно при необыкновенном подъеме. Посетив пять госпиталей, государь обратил внимание на широкую постановку в губернии дела помощи раненым. Курское земство на оборудование своего госпиталя пожертвовало миллион рублей (400 кроватей). Дворянство 75 000, крестьяне, участники кредитных товариществ 60 000. При посещении последнего госпиталя к казаку, державшему пальто государя, подошел крестьянин и спросил: «А какое пальто государя?» «Вот это», отвечал казак. Крестьянин взял край пальто, поцеловал, перекрестившись, и заплакал.