Меж трех огней. Роман из актерской жизни - Лейкин Николай Александрович

Николай Лейкин

Меж трех огней. Роман из актерской жизни

© «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022

* * *

Глава I

В летнем театре на сцене первая репетиция. Поставлен ободранный павильон. Холодно. Везде сквозит. Чахоточного вида суфлер в пальто с выеденным молью воротником сидит на суфлерской будке и подает реплики двум репетирующим актрисам одной молодой, закутанной в перовое боа, другой пожилой в накинутом на голову сером суконном платке. Рядом с суфлером режиссер на стуле пожилой человек в бороде с проседью. На голове его красная турецкая феска с черной кистью, шея завязана белым кашне. Он держит в руке тетрадь, прислушивается к репетирующим актрисам и курит папиросу.

 Постойте  останавливает он движением тетради пожилую актрису.  Эту сцену я вас прошу вести гораздо нежнее. Вы мать, перед вами дочь. Вы очень хорошо знаете, на какой опасный подвиг вы ее отправляете.

 Я, Феофан Прокофьич, понимаю, но ведь сегодня первая репетиция Можно сказать, считка  отвечает актриса.

 Прекрасно, моя родная, но и со считки уж нужно давать тон. Иначе вы не войдете в роль. Да и я, как режиссер, вижу вас в первый раз. Никогда раньше с вами не служил и должен ознакомиться с вашими способностями для последующих ролей. На этой же неделе я должен раздавать роли для другой пьесы. Повторите И пожалуйста, эту сцену понежнее.

 Ах, вы какой, право  жмется пожилая актриса.  Разумеется, на следующей же репетиции я буду читать вовсю

 Невозможно, моя дорогая Вы на всех репетициях должны вести вовсю, иначе мы не ознакомимся. Тут в пьесе ремарки нет. Но, по-моему, вы должны даже обнимать дочь, говоря эти слова. Ну-с, пожалуйста Я слушаю.

Сцена повторяется.

За павильоном толпятся актеры и актрисы в самых разнообразных одеждах, ожидающие своего выхода. Между ними помощник режиссера, молодой белокурый малый в усах и с книжкой выходов. У мужчин по большей части воротники пальто подняты, на голове мягкие фетровые шляпы. Все они жмутся от холода. Все они собрались с разных концов России, и многие не знакомы еще друг с другом. Курение папирос идет вовсю. Один из актеров рослый, красивый, но несколько с одутловатым лицом брюнет сидит на пне и свертывает папиросу, тщательно облизывая бумагу. Он в светло-сером франтовском пальто, в красном галстуке, в который воткнута булавка с крупной жемчужиной, и в глянцевитом цилиндре. Золотое пенсне на цепочке болтается поверх пальто. К нему приглядывается маленький кругленький блондинчик с плохо выбритым лицом, в потертом пальто и жокейской фуражке. Наконец, он подходит к нему и говорит:

 Лагорский Не узнаете? Когда-то в Казани и Симбирске Помните?

 Бог мой! Кого я вижу! Мишка Курицын сын!  восклицает брюнет, поднимаясь с пня.

 Зачем же ругаться-то, Василий Севастьяныч

 Я, брат, любя. Здравствуй Как же тебя не помнить! Я о тебе сказки детям рассказываю.

Лагорский снимает цилиндр и троекратно целуется с Мишкой Курицыным сыном.

 Я знал, Василий Севастьяныч, когда ехал сюда, что вы здесь на героические роли,  улыбаясь во всю ширину лица, говорит Мишка.  В газетах прочел Ехал и радовался, что увижусь с вами Вы, Василий Севастьяныч, мне жизнь спасли, и это я помню чудесно.

 Да, да, да. И это я помню Ты-то как сюда попал?

 Через московское бюро. На роли вторых простаков, Василий Севастьяныч.

 На полсотни в месяц?

 Подымайте выше, Василий Севастьяныч. Семьдесят рублей.

 Ого! Ты, брат, прогрессируешь, Мишка!  шутливо отнесся к нему Лагорский и похлопал его по плечу.  Не пьешь больше?

 Малость балуюсь, но в умеренном тоне. Я, Василий Севастьяныч, уж теперь не под фамилией Перовского играю, а под своей собственной Тальников я

 Что же, скандал какой-нибудь где-нибудь вышел, что ты переменил фамилию?

 Нет, так-с. Что же свою Богом данную фамилию обижать? Лучше же ее увековечить. Подумал, подумал: «Зачем я по сцене Перовский? Буду Тальников». Ну и стал Тальников.

 От долгов лучше скрываться, когда под чужой фамилией играешь.

 Какие у меня долги, Василий Севастьяныч! И наделал бы, может статься, да никто не верит. А как здоровье вашей супруги Веры Константиновны, Василий Севастьяныч?  спросил Тальников.

 Жена? Она здесь Она в театре, который с нами рядом, будет играть. Она в «Карфагене» В театр сада «Карфаген» приглашена Там легкие пьесы Только я говорю не о Вере Константиновне, а о жене, о Надежде Дмитриевне Копровской. На триста рублей она приехала.

 Позвольте,  остановил Лагорского Тальников.  Но ведь в Казани у вас была супруга Вера Константиновна Малкова. Помните, когда вы в «Европе» стояли и я ходил к вам по утрам ординарцем?

 Малкова мне не жена. Она так

 Боже мой А ведь я ее за вашу супругу считал! Душа в душу жили. Ведь у вас от нее была дочка Наташа?

 Даже две: Наташа и Катя Но Малкова мне, Мишка, не жена, хотя она прекрасная женщина, прямо святая женщина.

 Где же она теперь, Василий Севастьяныч? Я про Малкову

 Вообрази, здесь, в труппе. Сегодня ее нет, но завтра она будет. А я теперь сошелся с женой. Не знаю, как и быть,  пожал плечами Лагорский.  И можешь ты думать, она, эта самая Малкова, живет через пять-шесть дач от меня, на той же улице. Жена покуда ничего еще не знает, но Малкова уж ревнует. Она женщина-огонь.

Лагорский улыбнулся.

 Затруднительное ваше теперь положение, Василий Севастьяныч,  произнес Тальников.

 Водевиль,  отвечал Лагорский.  Но вздор, вывернусь. Как в водевиле и вывернусь. Ведь это у меня всегда и во все времена было. Только, разумеется, не так близко. Ведь и при Малковой Помнишь, там у меня была вдова купчиха? И от ней есть.

 Шельганова? Помню. Вы меня брали к ней. Я там в ее именины таперствовал.

 А я помню, что ты там бобровую шапку стянул.

 Уж и стянул! Просто обменялся по ошибке.

 Вместо драповой-то бобровую взял?

 Выпивши я был, Василий Севастьяныч. Ведь такое происшествие с каждым может случиться.

 С каждым! Однако бобровой-то шапки все-таки ты не возвратил.

 Бедность, Василий Севастьяныч Получал всего тридцать рублей. Вы с Шельгановой любовью выманивали, а мне так Бог послал.

 Выманивали! Что ж ты меня за альфонса считаешь, что ли!  возвысил голос Лагорский.

 Зачем за альфонса? Просто вы большой сердцеед хе-хе-хе  поправился Тальников.

 Ну, то-то,  самодовольно проговорил Лагорский и выпрямился во весь рост.  Послушай Ты помнишь Настю, горничную Милковой-Карской? Бутончик такой был в Симбирске за кулисами. Настя

 Как же не помнить-то! Вся труппа за ней гонялась.

 Ну а я ее тогда сманил, увез в Нижний и жил с ней. Прелестный был цветочек.

 Знаю-с. На моих глазах все это было. В Нижнем-то только я не был.

 Ну вот из этой Насти я сделал маленькую водевильную актриску Окрестил ее для сцены На́стиной. Хорошенькая Личиком брала Она и в водевиле, и в оперетке на маленькие рольки Привязана была ко мне, как кошка. Более года мы с ней жили, имел я от нее сына, который теперь в деревне у ее матери на воспитании. Мы не расходились А просто ангажемента нам не случилось вместе в одном городе, и пришлось разъехаться. Настя поехала в Тифлис, а я в Вологду Если бы ты видел, какие сцены прощания были!  рассказывал Лагорский, но тотчас же махнул рукой и прибавил:  Впрочем, ты этого ничего не понимаешь!

 Отчего же не понимать? У меня, Василий Севастьяныч, сердце также чувствительное,  обидчиво произнес Тальников.  Физиономией я не вышел, а сердцем

 Ну, что об этом говорить!  перебил его Лагорский.  Так вот, я тебе хочу сказать, что и эта Настина здесь и играет рядом в саду «Карфаген». И можешь ты думать, какое совпадение: тоже живет на даче в полуверсте от меня. Жена, Малкова, Настина. Стало быть, я меж трех огней. И не тужу.

 Вам выходить, господин Лагорский  шепнул ему помощник режиссера.

Лагорский вышел на сцену.