Лагорский любовался комнатками Малковой и сравнивал их с комнатами своей дачи, где он жил с женой, не отличающимися не только убранством, но даже и необходимой чистотой, где сундук очень часто заменял стул, где постели оставались по целым дням с утра не постланными, где окна вместо занавесок завешивались на ночь суконным платком, простыней и женскими юбками.
Хорошо ты, Веруша, устроилась, сказал Лагорский, рассматривая в гостиной фотографии Малковой в ее лучших ролях, повешенные на стене между венками и лентами. У меня дома нет ничего подобного. Мы до сих пор живем, как цыгане в стане, как кочевники.
Так вот и переезжай ко мне, заговорила Малкова. Здесь в гостиной и поселишься. Смотри, я нарочно для тебя велела вот этот хозяйский диван новым ситцем обить. Очень уж он был грязен и залит чем-то, так что даже противно было садиться. Явился странствующий по дачам обойщик, я купила ситцу и вот он обил диван.
Знаю, знаю. Ты, Веруша, у меня насчет чистоты молодец. Я помню, как ты в Казани следила за моим бельем, как пушила прислугу, когда комнаты были плохо прибраны. У тебя что-то врожденное к чистоте и порядку. Ты любишь украшать свое гнездышко.
И милости просим в это гнездышко.
Не могу, родная. Слово дано. Хотя Копровская дефакто теперь мне и не жена, но она все-таки товарищ, а товарища подводить неблагородно. Зачем же я буду наносить ей убытки? Она рассчитывает, что я весь сезон проживу у нее.
Если любишь меня, то убытки эти можешь ей возместить, продолжала Малкова. Ну, заплати ей за комнату за целое лето. Ведь всего-то, я думаю, рублей пятьдесят. Что тебе значит? Будто в карты проиграл. Впрочем, я приду к тебе чай пить и посмотрю, в каких ты отношениях с женой. Мне сдается, что ты все врешь. Если ты сошелся с женой, то тогда я тебя тревожить не стану. Скатертью дорога. Но тогда уж и ко мне прошу ни ногой
Лагорский нежно обнял Малкову и сказал:
Веруша, я тебя люблю, я не могу не видеться с тобой. Я должен быть около тебя и целовать эти глазки, эти щечки, этот лобик.
И он поцеловал ее в слегка подведенные глазки, в лобик и щечки. Она улыбнулась.
Однако ты два года не целовал их. Не целовал, когда служил в Симбирске, не целовал в Нижнем, проговорила она. И где ты был еще? В Вологде, что ли?
В Вологде и в Архангельске два летних сезона, отвечал он. Но это ничего не значит. Ты два года была у меня в сердце.
Два года в сердце, а сам даже не писал мне. Хороша любовь!
Неправда. Из Симбирска я тебе послал три письма.
А из Нижнего ничего и из других городов ничего.
Из Нижнего я тебе послал 17 сентября поздравление с днем ангела в Ростов-на-Дону. Да ведь и ты не писала.
Не писала, потому что знала, что ты был с этой связавшись Как ее? С горничной, которая полезла в актрисы. Ведь Кардеев приезжал к нам из Симбирска и рассказывал.
Ну, какая же это была связь! Мимолетная. Без таких связей ни один здоровый мужчина быть не может, сказал в ответ Лагорский.
А знаешь, она здесь Эта Настина сказала Малкова. Я видела ее в Петербурге.
Не знаю, не видал и не слыхал, соврал Лагорский.
Вот и к ней я буду тебя ревновать, Васька. Она в труппе «Карфагена» с твоей женой служит. О, она тонкая бестия! Она завлечет тебя, Васька.
В первый раз слышу, что Настина в «Карфагене» служит, врал Лагорский. Странно, что я ее не видел. Но ты, друг Веруша, ничего не бойся. Для тебя нет соперниц. Я весь твой. Не буду лгать, во время нашей разлуки я не страдал по тебе, не убивался, но, когда здесь увидал тебя снова, ты опять зажгла мое сердце и любовь моя к тебе возгорелась с новой силой.
Лагорский опять обнял Малкову и посадил ее рядом с собой на диван. Она засмеялась и, принимая от него поцелуй, бормотала:
Как ты это говоришь Какими словами Будто на сцене, будто из какой-то роли
Актер Ничего не поделаешь. Такая уж наша привычка к красивым словам, ответил он, поднялся и сказал: Ну что ж Давай обедать. Есть я чертовски хочу.
Малкова сняла со стола альбом с серебряной доской бенефисное подношение, два подсвечника со свечами и стала накрывать ковровую скатерть белою скатертью, крича своей прислуге:
Груша! Тащи сюда посуду. Я накрываю стол. Подавай обедать! Да прежде редиску и селедку для Василия Севастьяныча! Бутылочка с водкой у меня в спальне.
В дверях показалась опрятно одетая в ситцевое платье пожилая уже горничная, Груша, в белом переднике с кружевами и прошивками, кланяясь Лагорскому, и держала в руках две тарелки с редиской и селедкой, сильно обсыпанной зеленым луком.
Глава V
Пообедав и выпив кофе, Лагорский стал прощаться с Малковой. Та не отпускала.
Посиди еще упрашивала она. Куда торопиться? Вот мы подышим легким воздухом на балконе Посмотрим на проходящих У меня апельсины есть. Поговорим Напьемся чаю. Я, Вася, с самоваром Я самовар купила. Полное хозяйство Что ж, уезжать на зимний сезон, так продать можно.
Ты у меня запасливая Ты умница, ты хозяйка хвалил он ее и, как ребенка погладив по голове, взял шляпу и все-таки уходил.
Она удерживала его за руку, любовно смотрела ему в глаза и продолжала просить:
Не уходи Останься еще со мной.
Нельзя Роль учить надо. Уж и так седьмой час, отвечал он. Здесь не провинция. Роль надо знать хорошо.
Вздор Ты боишься своей жены И дернуло тебя опять с ней связаться!
Уверяю тебя еще раз, Веруша, что моя связь ограничивается только квартирой и столом.
Ну, хочешь, я за тебя внесу ей за квартиру и стол? спросила Малкова, все еще держа Лагорского за руку.
Что ты!.. Зачем же это? Но все-таки прощай. Уверяю, что у тебя мне и сидеть приятнее, и уютнее, и веселее, я даже дышу как-то свободнее у тебя, но идти домой все-таки надо. Идти и заняться ролью Ты знаешь, я не ремесленник. К искусству отношусь серьезно.
Так ведь у тебя роль с собой. Учи здесь Поставят самовар, будем пить чай, а ты учи роль. И я буду роль учить. Помнишь, как в Казани, когда мы жили в «Европе».
В другой раз с удовольствием, но сегодня надо дома, стоял на своем Лагорский.
У тебя есть ли самовар? спросила Малкова.
Ничего подобного. Копровская моя не такова. Она кипятит воду для чаю и кофею на бензинке. Разве она хозяйка? Разве она запаслива? У ней и десятой доли нет твоих милых качеств. Прощай.
Лагорский обнял и нежно поцеловал ее, уходя кивнул на венки, висевшие на стене и сказал:
Как сохранились цветы и ленты. Их опять в бенефис подносить можно.
Зачем же это? С какой стати? Что за фальсификация! Я никогда этого не делаю, отвечала Малкова.
Отчего же Для коллекции, для комплекта Ведь эти венки все равно тобой заслужены. У меня есть хороший серебряный портсигар с эмалью, и я всякий раз его себе подношу от публики. Для коллекции, для счета подношу.
Лагорский ушел. Она проводила его до лестницы, обвила его шею руками и шепнула:
Приходи ночевать, Вася!.. Диван этот твой. Я нарочно обила его новым ситцем.
Когда он вышел на улицу, Малкова стояла на балконе и кивала ему, улыбаясь.
Всего хорошего! Завтра на репетиции увидимся! крикнул он и сделал жест рукой.
Сделав шагов сто по улице, Лагорский остановился. Он сообразил, что если он будет подходить к своему дому с улицы, то жена его, ожидая его на балконе дачи, может заметить, что он подходит к дому не со стороны театра, а с другой стороны, а он готовился рассказать ей в свое оправдание, что он не пришел к обеду, целую историю, как его задержали в театре.
«Пройду на заднюю улицу и оттуда проберусь к себе на дачу по задворкам», решил он и юркнул во двор какой-то дачи. Там он нашел калитку, выбрался на другую улицу и уж оттуда проник в свое жилище.
Лагорский не ошибся. Жена его сидела на балконе, ждала его и даже в бинокль смотрела на дорогу, где он должен был показаться. Но он вошел в свою дачу с черного хода, прошел на балкон, подкрался к жене и, шутливо взяв ее за голову, зажал ей руками глаза.