Жена вскрикнула, высвободилась, ударила его по рукам и гневно сказала:
Что за глупые мужицкие шутки! Где это ты шлялся? Где это ты пропадал? Я сижу голодная и жду тебя к обеду. Плита горит, суп перекипел и воняет уж салом, твоя корюшка, что ты заказал изжарить, высохла, как сухарь Бесстыдник
Не сердись, Надюша На репетиции долго задержали оправдывался Лагорский. Сегодня первая репетиция. Режиссер этот, Феофан, хочет показать, что он что-то смыслит, поминутно останавливает актеров, требует повторения Конечно, не премьеров и не меня он останавливал, но пьеса постановочная, много народных сцен. А труппа ужасна Не актеры, а эфиопы какие-то набраны Ступить не умеют!
Но ведь не до семи же часов вас морили! воскликнула Копровская, хмуря черные брови. У нас в «Карфагене» репетиция тоже тянулась без конца, но в четвертом часу я уж была дома. Как хочешь, а я уж полчаса тому назад пообедала. Я не могу так долго ждать. У меня даже тошнота сделалась.
И прекрасно сделала, Наденочек, потому что и я пообедал, отвечал Лагорский.
Копровская сверкнула глазами.
Пообедал? гневно закричала она. Ну так я и знала! А я здесь сижу голодная, жду, страдаю, жду милого муженька, а он, нажравшись, где-то прохлаждается.
Мерзавец! И отчего ты не прислал домой хоть плотника какого-нибудь из театра или портного сказать, что ты не будешь обедать? Еще корюшку себе заказал! Подлец!
Наденочек Прости Обстоятельство такое вышло. Антрепренер пригласил Мы пообедали в буфете, оправдывался Лагорский. То есть даже, строго говоря, и не обедали, а ели, потому что кухня еще не вполне готова. Супа не было. Раки шнельклопс ну, закуски А я обожаю раков ну и не мог себе отказать в этом удовольствии Да и антрепренеру не мог отказать. Ведь с ним целый сезон надо жить, врал он. Уж ты, Наденок, не сердись.
Он подошел к жене, хотел ее обнять и поцеловать, но она ударила его по рукам и отвернулась от него, сев на стул.
Какая ты грозная! Какой у тебя характер! Уж ничего и простить не можешь! пробормотал Лагорский.
Потому что я знаю, с кем ты был, с кем ты обедал в ресторане. Никакой тут антрепренер, никакие тут раки не играют роли Все это пустяки Я все знаю Сегодня на репетиции в «Карфагене» мне посторонние люди открыли глаза. Тут женщина
Сплетни Язык у людей без костей
Лагорский сидел поодаль от жены, скручивал папиросу и радостно думал: «Ничего ты не знаешь, ежели говоришь, что я обедал в ресторане».
Он молча смотрел на жену и сравнивал ее с Малковой. Копровская была женщина лет тридцати пяти, брюнетка с роскошными волосами, в косе которых был воткнут в виде шпильки бронзовый кинжал. Лицо ее с широкими бровями и маленькими усиками, темневшими полоской над верхней губой, было красиво, но имело злое выражение. Она была среднего роста, имела полную фигуру с красивой развитой грудью, хотя и не дошла еще до ожирения. Одета Копровская была неряшливо, в когда-то дорогой шалевый с турецким рисунком капот, но ныне уже весь запятнанный, с отрепанным подолом юбки, а на ногах ее были старые туфли со стоптанными задками.
Феня! закричала Копровская кухарке. Гасите плиту и съедайте все, что у вас есть приготовленного! Барин обедать не будет.
Вели оставить жареной корюшки мне к вечеру, заметил жене Лагорский.
Приказывайте сами, я для вас распоряжаться больше не стану, отвечала она.
Лагорский сам пошел в кухню. Проходя по комнате, он посмотрел на разбросанные по стульям принадлежности костюма Копровской, на валяющиеся около дивана ее полусапожки, на розовые шелковые чулки, висящие на спинке стула, на шерстяной платок, которым было завешено окно вместо шторы, сравнил жену с Малковой, аккуратность и любовь к порядку Малковой с привычками жены, вздохнул и подумал про жену: «И черт меня дернул опять сойтись с ней!»
Глава VI
Стоял конец апреля. Апрельские сумерки наступали нескоро. Только в десятом часу начало темнеть. Копровская зажгла две свечи в дорожных складных подсвечниках, поставила их перед дорожным зеркалом, помещающимся на простом некрашеном столе, наполовину застланном полотенцем с вышитыми концами, и, присев, стала учить роль перед зеркалом. Лагорский растянулся на продранном клеенчатом диване с валиками и тоже читал роль, подставив к дивану деревянную табуретку со свечкой.
Было холодно на даче, дача не имела печей, кухонная плита согревала комнаты плохо. Оба они кутались. Лагорский надел кожаную охотничью куртку на лисьих бедерках. Копровская была в драповой кофточке, с головой и шеей обернутыми пуховым платком. Она читала роль вслух, бормоча ее вполголоса. Он смотрел в тетрадь и читал про себя. Вдруг она увидела, что в комнате горят три свечки, и закричала:
Зачем третью свечку зажег! Погаси.
Как же я буду, душечка, учить роль? отвечал он. Ведь темно.
Ну, зажги четвертую. Не желаю я при трех свечах сидеть в комнате.
Да если нет четвертого подсвечника.
Поставь свечку в бутылку! Феня тебе даст бутылку из-под сельтерской воды.
Лагорский крякнул и поднялся с дивана, который скрипнул под ним.
Очень уж я не люблю такую цыганскую жизнь. И так уж мы живем как на бивуаках, сказал он. А тут еще свечка в бутылке. Ни лампы у нас нет, ни самовара
Покупай на свои деньги. А я не желаю обзаводиться хозяйством на четыре месяца. Да ведь здесь на севере скоро будет так светло, что и никакого огня не потребуется, отвечала она.
А осенью? А в июле и в августе? Теперь у меня денег нет, а как получу жалованье, куплю и лампу, и самовар.
Ты знай, что я сына возьму из училища на каникулы после экзаменов. На него деньги потребуются. Ему и блузочку сшить надо, и рубашонок, и сапоги
И на сына хватит. И наконец, не забывай, что этот сын как мой, так и твой
О, я не забываю! Если бы я-то его забыла, то ему пришлось бы быть уличным мальчишкой и ходить с рукой выговорила Копровская и спросила: Ты сколько на него прислал мне в прошлом и в позапрошлом году? Ну-ка, посчитай. Сколько ты ему прислал за те четыре года, которые мы жили, разъехавшись?
Посылал столько, сколько нужно было платить за его содержание и учение в училище, сказал Лагорский.
Врешь. Ты даже и на это полностью не присылал. А два года он пробыл при мне. Его и перевозить нужно было с места на место, и кормить, и одевать, и приготовить для поступления в училище.
Триста или двести пятьдесят рублей в год ты на него всегда от меня имела. Только раз я был не аккуратен, когда летом в Ставрополе в товариществе служил.
Так разве он мне триста рублей в год стоит? Наконец, ты забываешь, что у нас есть маленькая дочка.
Дочь у бабушки. Ей хорошо.
Однако бабушка-то эта с моей стороны, а не с твоей. Моя мать, а не твоя. Много ли ты на дочь посылал?
Посылал кое-что на лакомство и наряды, а не посылал больше, потому что Анюточке там и так хорошо. Твоя мать получает пенсию, какую ни на есть. У ней есть домишко в Калязине.
Бездоходная избушка на курьих ножках, а ты говоришь «дом».
Однако, все-таки, она в нем сама живет.
Ну, все равно. А я на Анютку уж каждый месяц не менее десяти рублей посылаю.
И я посылал ей из Нижнего, когда играл на ярмарке, шелковое одеяло и туфельки. Канаусу послал.
Ну да что об этом говорить! перебила она его. Ты отец-то знаешь какой? Тебя как отца-то черту подарить, да и то незнакомому, чтоб назад не принес. Да Нечего морщиться-то! Да и то сказать, где же тебе быть хорошим отцом для своих законных детей, если у тебя в каждом городе, куда ты приедешь, заводится новая семья. Ведь и на тех детей надо что-нибудь давать. Ведь и те матери что-нибудь требуют на детей. И им дать надо. Ты петух какой-то Прямо петушишка.
Копровская ворчала, а Лагорский пыжился и молчал. Он чувствовал некоторую справедливость в ее словах, но в то же время думал про себя: «И на кой черт я опять сошелся с ней?»