Горничная Феня, молоденькая, курносенькая девушка, с заспанными уже глазами, принесла ему свечку, поставленную в бутылку. Он зажег свечку, поставил ее на табуретку и лег опять на диван, продолжая читать роль.
В комнате было как бы шмелиное жужжание. Копровская читала вслух, вполголоса, по временам взглядывала в зеркало и играла лицом. Дабы заглушить ее говор, Лагорский сам стал бормотать. Так длилось с четверть часа.
Наконец он проговорил:
Хорошо бы чаю напиться теперь.
Ох, опять зажигать бензинку! вздохнула Копровская. Мне чаю не хочется. А ты пей сельтерскую воду.
В такую-то холодину? Да что ты? А бензинку может и Феня зажечь и согреть на ней воду.
Надо же и девушке дать покой. Она спать хочет. Скоро десять часов.
Но Лагорский уж закричал горничной:
Феня! Зажгите, пожалуйста, бензинку, скипятите воду и заварите чай! Мне пить хочется. Надо за булками послать, сказал он жене. У нас сливочного масла нет?
Откуда же оно возьмется! Что было сегодня утром, мы съели, отвечала Копровская.
Надо и за маслом послать. Да кусок колбасы или ветчины купить, что ли?
Для тебя есть там корюшка жареная. Хлеб черный есть.
Этого мало. У меня аппетит зверский.
Ну так и иди сам в булочную и колбасную. А Фене некогда. Она должна за бензинкой смотреть и воду кипятить. Да и наработалась уж она сегодня.
Да я раздевшись и в туфлях.
Оденешь сапоги-то, что за барство такое! И боже мой, как ты обленился! ворчала Копровская.
Лагорский начал надевать сапоги, надев их, напялил на себя пальто и, покрыв голову шляпой, отправился за покупками. Минут через десять он вернулся со свертками с едой и с букетом ландышей и поднес его Копровской.
Сейчас на улице у мальчика купил, сказал он. Копровская улыбнулась, взявши букетик, и проговорила:
Как это ты надумался сделать жене приятное? На тебя не похоже. Ведь это первый подарок от тебя после того, как мы сошлись вновь.
А чечунчи-то я тебе пять аршин на кофточку презентовал, которая у меня от Нижнего Новгорода осталась?
Так ведь то Васютке на костюм пойдет, когда он приедет к нам на каникулы.
Лагорский развертывал из бумаги колбасу, булки и кусочек сливочного масла.
У нас есть тарелки? Дай тарелочки, чтоб разложить все это, говорил он.
Зачем? Потом мыть надо тарелки. Пускай так на бумаге лежит все, отвечала она.
Ах, как не нравится мне эта бивуачная, лагерная жизнь! вздохнул он.
Ну так найми себе лакея. А ножик для колбасы и для масла есть. Вот возьми
Она подала ему складной ножик.
Вошла Феня, внесла два чайника с кипятком и заваренным чаем и три тарелки.
И тарелочки принесла, милая? Молодец, девица! Приучайся всегда к порядку, сказал, улыбаясь ей, Лагорский и потрепал ее по плечу и по спине.
Копровская сверкнула глазами, но ничего не сказала.
Лагорский начал есть. Он ел с большим аппетитом. Подсела к столу и Копровская и тоже пила чай и ела колбасу на булке с маслом. Через минуту она тихо сказала:
Ты ужасный петушишка, Василий. Ведь вот я и за мою Феню боюсь. Ты думаешь, что я не вижу, какими плотоядными глазами ты на нее смотришь? А она девчонка молоденькая, глупая. Нельзя при тебе молодых горничных держать.
Лагорский только покачал головой и проговорил:
Ах, ревнивица! Знаешь, ведь уж это ужас что такое! С тех пор как мы во второй раз сошлись, ты стала вдвое ревнивее.
Глава VII
Наступал май. Приближалось открытие спектаклей в обоих садовых театрах, как в театре сада «Сан-Суси», где служили в труппе Лагорский с Малковой, так и в театре сада «Карфаген», где имела ангажемент Копровская. Спектакли в «Карфагене» должны были начаться 1 мая старой трехактной легкой переводной комедией.
В театре «Сан-Суси» открытие спектаклей было назначено днем позднее. Ставили «Каширскую старину» с Малковой в роли Марьицы и с Лагорским в роли Василья. Новинки в обоих театрах были объявлены в афишах, но их приберегали к следующим спектаклям. Репетиции шли в театрах усиленно: утром и вечером.
На репетициях «Каширской старины» Лагорский все брюзжал и говорил всем:
Чувствую, что не подхожу я теперь к роли Василья. Тяжеловат я для молодого парня, и мои годы ушли, но взялся для того только, чтобы наш любовник Черкесов эту роль не погубил.
Чеченцев, Василий Севастьяныч, а не Черкесов подсказал ему Тальников.
Э, все равно! Один черт! Так вот взял из-за того, чтобы он роль не погубил. Не играй я ему бы Василий достался. А каково бы Марьице-то, Малковой-то, было играть с этим Лезгинцевым! Ведь у ней все лучшие места с ним.
На предпоследней репетиции Малкова, как только пришла в театр, сейчас же печально сказала Лагорскому:
А я к своему завтрашнему дебюту с сюрпризом.
Что такое? спросил Лагорский, видя ее встревоженное лицо.
Муж приехал.
Ну-у-у? Зачем? Что это ему понадобилось?
Она слезливо заморгала красивыми глазами и отвечала:
Лишней срывки. Лишней мзды захотел. У меня конец срока паспорту. Ведь он всегда мне только на один год отдельный вид на жительство высылает. Обыкновенно бывало так: я посылаю ему сто рублей на табак, на выпивку, а он шлет мне паспорт. И так длится уже несколько лет. Но нынче он из письма моего узнал, что я играю в Петербурге, стало быть, петербургская актриса и, по его понятиям, значит, дороже стала, ну и захотел за паспорт больше. Живет он в Новгородской губернии, приехать сюда в Петербург стоит недорого, несколько часов езды вот он и приехал. Вчера под вечер вдруг является ко мне. Я испугалась, задрожала, со мной чуть дурно не сделалось. Я, Вася, хотела уж Грушу за тобой посылать, но он недолго просидел и не особенно дерзничал. Это ужас что такое! пожала Малкова плечами. Сколько лет я от него освободиться не могу? Развод Хлопотать о разводе? Но ведь это бог знает сколько денег стоит. Капитал А я всегда бедна как церковная мышь И вот я всю ночь не спала. Сегодня вся дрожу Каково завтра играть ответственную роль!
Лагорский оттопырил нижнюю губу и, покачав головой, спросил:
Сколько же он хочет за паспорт?
Ужас сколько! Триста рублей просит. «Петербург, говорит, даст тебе больше, чем провинция, должна ты и со мной соответственно делиться».
Да, это куш. Это много.
Еще бы сто рублей я ему скопила и послала. А теперь еще двести подавай, чуть не плача говорила Малкова. И сто-то рублей с каким трудом и скопила! Зимой мы играли на марки в товариществе, и я многого недополучила. Ах, это ужасно! Ну откуда я возьму? Ты, Василий, сегодня вечером свободен. Съезди к нему и поторгуйся. Он остановился где-то в Гончарной, в номерах Съездишь?
Как же я могу сегодня съездить, если сегодня вечером у жены первый спектакль! воскликнул Лагорский.
Опять жена? Но ведь это же, наконец, несносно, раздраженно проговорила Малкова. Сам же ты уверяешь, что у тебя к жене только квартирные отношения, а теперь и первый спектакль, и все такое!.. Не будешь ли ты еще ей подносить букет?
Зачем букет? С какой стати? Но если и по-товарищески, то должен же я посмотреть, как ее примут, какой она будет иметь успех у здешней публики.
Брось. Что тебе до ее успеха, если вы окончательно разошлись! И наконец, с женой твоей ничего не случится неприятного, если ты ее не посмотришь в первый спектакль. А я Ну что же буду делать, если муж заупрямится и не выдаст мне паспорта! Поезжай, Василий, упрашивала Лагорского Малкова.
Сегодня не могу. Решительно не могу. С женой мы разошлись не ссорясь, и она все-таки мне товарищ. А ты знаешь, я всегда за товарищество.
Василий! Во имя наших отношений. Во имя наших детей Съезди к нему сегодня Мне хочется, чтоб уж сегодня покончить. Поторгуйся с ним и покончи. Мне хочется, чтобы уж во время завтрашнего спектакля мне быть спокойной и играть без тревоги. Потешь меня, Василий
Малкова взяла Лагорского за обе руки.
Дурочка моя, неудобно ласково проговорил Лагорский. Я завтра съезжу.