В голове Махли зашумело, ноги вдруг стали непослушными. Он опустился на пол. Не удержался, завалился на спину.
Меняла больше не чувствовал своего тела. Мысли наплывали друг на друга, путались: «Сейчас придет Мерит, а у меня беспорядок. Сын Хафрома зачем здесь? Надо его прогнать».
Он начал задыхаться, широко открыл рот в попытке заглотить побольше воздуха, все тело его напряглось, руки и ноги судорожно вытянулись.
Внезапно перед Махли предстал человек с головой шакала.
«Анубис, понял меняла. Сейчас он подхватит мою душу и полетит в Дуат, подземное царство Осириса[15], дабы в судный час положить на чашу весов богини справедливости Маат. Неужели египтяне все же приняли меня за своего, раз допускают хабиру в свой загробный мир?» уже перед самым погружением в небытие счастливо улыбнулся Махли.
Шуну отнес бычью шкуру на другой конец деревни, в мастерскую кожевников. Старший мастер согласился ее выделать, но с уговором: половину кожи оставляет себе.
«Половину, так половину. Главное, чтобы мне на кнут хватило. Самому заняться шкурой затратно. Воду надо? Надо. А чтобы ее натаскать, осел нужен. Хорошо еще, если осел при бурдюках будет. Если нет опять к кому-то идти, кланяться. Соль нужна для рассола. И немало. Рыбу тогда нечем будет солить. И на еду не останется. Потом шкуру надо будет мездрить, обезжиривать, жировать. Нет уж, каждый должен заниматься своим делом!»
Шуну мог рассчитаться и серебром, что принес сын, тогда вся кожа осталась бы у него. Но пока неизвестно, каким путем серебро попало в руки Эли, никто не должен знать об этой странной истории.
Шуну возвращался от кожевника домой, а в голове свербила одна мысль: «Правду ли Эли сказал или соврал? Какой глупец всучил моему сыну серебро? За что?! Если это правда, брат чем думал, когда отпускал детей одних, с кучей серебра в корзине?! Не мог Махли так поступить! Или мог? Голова кругом. Пока с братом не увижусь не будет моей душе покоя!»
Еще издалека Шуну услышал тонкий голос, похожий на плач ребенка. Не узнать Кеби, мать Горуса, было трудно.
Египтянка, невысокая женщина средних лет, в длинном платье, с платком на плечах, стояла посреди двора и что-то рассказывала Кара. Горус и Эли стояли подле. Завидев хозяина дома, египтянка замолкла, суетливо накинула платок с плеч на голову.
Кара дождалась, пока Шуну подойдет к ним, протянула ему горсть рубленых пластин на ладони.
Вот, у Горуса было. Говорит, Эли подарил, с беспокойством смотрела Кара в глаза мужу.
Это так? Шуну строго уставился на сына.
Эли не смутил суровый взгляд.
У Горуса нет отца. Кто ему поможет?
Шуну увидел упрямую складку у сына на переносице и подумал: «А может, все правда? Может, действительно ему серебро подарили? Мало ли что в жизни случается? А Эли прямо смотрит, глаз не отводит»
И махнул рукой:
Ладно, Кеби, оставь серебро себе. Горус, надеюсь, не забудет доброту моего сына, выручит, если что положил он руку на голову Эли.
От понимания того, что серебро у них остается, Кеби радостно заулыбалась. Ее маленькое морщинистое лицо, похожее на обезьянью мордашку, засветилось от счастья.
А я испугалась, затараторила египтянка, взяв Горуса за руку. Думала, мой охламон стащил где-то.
Горус возмущенно заворчал:
Чего сразу стащил?!
Когда они ушли, Шуну все-таки дал подзатыльник сыну. Не сильно, скорее для острастки.
В следующий раз у меня разрешение спрашивай, прежде чем что-либо раздавать, понял?
Понял, буркнул в ответ Эли.
Глава 3
Зэев с несколькими мальчишками стоял во дворе своего жилища, наблюдал за тем, как на соседнем дворе отец Эли привечал гостя. Это он, Зэев, и его товарищи, сопроводили знатного господина в богатом одеянии и его слугу к соседям. Египтянин так и спросил, застав их компанию за игрой: «Где живет мальчик по имени Эли, у которого дядя Махли жил в городе?»
Дядя Шуну низко кланялся знатному гостю, каждый раз, при поклоне, трогая за край его одежды. Во имя бога Амона-Ра просил прощения у египтянина за свою бороду: не до нее было, болел сильно, чуть живой остался. Если господин велит, он тут-же отрежет ее самым тупым ножом, что найдется в деревне, чтобы впредь неповадно было. Нет?! Не надо?! Ну и хорошо, как только господин покинет его жилище, он, не мешкая, сбреет бороду. Амон-Ра тому свидетель. А пока пусть господин простит его за бедность, за то, что ради гостеприимства вынужден пригласить столь высокого гостя в свое жалкое жилище. За то, что ему, бедному хабиру, придется потчевать дорогого гостя простой пищей, тем, что Амон-Ра послал ему за его честный и тяжелый труд.
Тетя Кара, Агарон и Гила все это время стояли, сгрудившись у входа в дом, низко склонив в почтении головы.
Гость, невысокий египтянин в длинной прямой тунике, в кожаных сандалиях, с широкими золотыми браслетами на запястьях и щиколотках, чуть склонив голову, слушал приветственную речь хозяина жилища.
Дождавшись, когда дядя Шуну закончит рассыпать перед ним восхваления, он велел хозяину не возносить его столь высоко, напомнив, что на суде у Осириса они все будут равны.
Наклонился, чтобы отогнуть край холщовой ткани на большой корзине у ног.
Мальчишки чуть изгородь не свалили, пытаясь разглядеть что там?
Египтянин велел слуге внести в дом корзину. По тому, с каким трудом тот поднял ее, было видно: подарков много.
Вскоре двор соседей опустел. Но ненадолго. Из жилища выбежал Агарон.
Кто-нибудь сбегайте в мастерскую кожевников, позовите Эли домой, оглядел Агарон взволнованными глазами мальчишек.
Двоих как ветром сдуло.
Агарон вернулся к себе.
Переулок начал быстро заполняться людьми. Самые любопытные из них негромко окликали мальчишек, требуя рассказать о случившемся. Но, не добившись внятного ответа, сами строили догадки.
Наконец, Эли в сопровождении уже не двух гораздо больше мальчишек появился в начале переулка. Он недоуменно крутил головой. Казалось, все жители деревни собралась на крохотном пятачке перед его домом.
Гила выбежала во двор. По ее заплаканным глазам было видно, что она чем-то расстроена. Но, завидев брата, она широко заулыбалась, замахала ему руками:
Эли, братик, быстрей иди домой!
Прошло немало времени, когда они вновь вышли во двор: египтянин, его слуга и вся семья Эли.
Совершенно не обращая внимания на многочисленную толпу зевак, они тепло попрощались у калитки, словно были знакомы тысячу лет.
Вельможа погладил Эли по лысой голове и со счастливой улыбкой на загорелом лице широко зашагал по переулку. Слуга за ним.
Семья Эли, живо переговариваясь, поспешила обратно в дом.
Эли, иди сюда! Зэев замахал руками, пока друг вслед за своими не скрылся внутри.
Эли, Эли, иди сюда! закричали мальчишки наперебой.
Уж очень им всем хотелось из первых уст узнать, с какой целью столь знатный господин посетил их деревню.
Ну?! поторопили они молчащего друга.
Дядю Махли убили ответил Эли и замолчал.
Мальчишки постояли переминаясь, а потом побежали разносить по деревне весть.
Остался один Зэев.
Египтянин хочет забрать меня к себе, Эли растерянно смотрел на друга.
Зэева словно палкой ударили по спине, так пошатнула его эта весть.
Почему хочет забрать?
Сказал, что я похож на его сына. Он умер давно. Его сын. А я похож.
Ну и что! запальчиво глянул Зэев в ту сторону, где скрылся гость. Мало ли что похож! Пусть себе кого другого поищет, его уши горели от возмущения. А ты что ему сказал?! с надеждой в глазах уставился он на товарища.
Я бы отказался, но что скажет отец? отвел Эли взгляд в сторону от пытливых черных глаз товарища.
Эли, ты же мне обещал, когда мы вырастем, уведем всех хабиру в Ханаан! выступили слезы обиды на глазах Зэева.
Конечно, уведем, Зэев, ты не сомневайся! поспешил успокоить его Эли. Я научусь читать и писать. Стану как Шамма-писец. Меня будут все слушаться, будут делать то, что я им велю