Слава тебе, бог великий, владыка обоюдной правды, вслух вспомнил Эли особенно нравившийся отрывок из текста. Я пришел к тебе, господин мой. Ты привел меня, чтобы созерцать твою красоту. Я знаю тебя, я знаю имя твое, я знаю имена сорока двух богов, находящихся с тобой в чертоге обоюдной правды, которые живут, подстерегая злых и питаясь их кровью в день отчета перед лицом Благого. Вот я пришел к тебе, владыка правды; я принес правду, я отогнал ложь. Я не творил несправедливого относительно людей. Я не делал зла. Не делал того, что для богов мерзость. Я не убивал. Не уменьшал хлебов в храмах, не убавлял пищи богов, не исторгал заупокойных даров у покойников. Я не уменьшал меры зерна, не убавлял меры длины, не нарушал меры полей, не увеличивал весовых гирь, не подделывал стрелки весов. Я чист, я чист, я чист, я чист
Он встал, подошел к полкам, осторожно коснулся кончиками пальцев папирусов. Среди множества свитков, скрепленных печатью, попадались и без оного, загнутые по краям для удержания в свернутом состоянии. Эли осторожно развернул один: перед ним открылось письмо, написанное на финикийском языке.
Не зря Потифар провел с Эли много времени над изучением финикийской письменности, юноша в совершенстве овладел письмом родственных хабиру племен.
«Учи, сынок, не ленись, говорил Потифар. Мало ли куда тебя судьба забросит».
«К царю Египта, нашему владыке, жители Тунипа, старейшины города, с глубоким почтением обращаемся. Боги царя Египта, моего владыки, обитают в Тунипе. Пусть наш владыка спросит своих старцев так ли это? И, однако, теперь мы не принадлежим более нашему владыке, царю Египта. Если его воины и его колесницы явятся слишком поздно, Азиру поступит с нами как с городом Ния. Если же нам приходится горевать, то и царю Египта придется горевать над тем, что сделал Азиру, ибо он обратит свою руку против нашего владыки. И тогда Азиру вступит в Симиру, Азиру сделает с нами, что ему угодно на земле нашего владыки-царя; и это придется оплакивать нашему владыке. Тунип, город твой, плачет, и слезы его текут; и нет нам помощи. Не первое письмо посылаем мы нашему владыке, царю, царю Египта, но не получили в ответ ни слова, ни единого. Вся земля моего владыки-царя близится к гибели»
«Не дождались жители Тунипа помощи послание застряло на полпути. Как же так получилось, что письмо не отправили фараону? Может, переводчика не нашлось?» удивленно качнул головой Эли.
Он положил письмо на прежнее место.
Взгляд Эли остановился на табличке с надписью: «Период правления фараона Эйе», привязанной обрывком веревки к стойке стеллажа. Значит, тут хранятся документы того времени. «Интересно А что, если удастся разыскать дело о гибели Махли?»
Эли долго перебирал свитки, пока не наткнулся на нужное. Привалившись плечом к стойке стеллажа, углубился в чтение:
«Первый месяц периода ахет во второй год правления фараона Эйе. В своей комнате на полу было найдено тело менялы по имени Махли. Обнаружил его меняла Ако: пришел узнать, почему напарник не появляется на службе. Соседи рассказали, что слышали шум. Когда они выглянули в общий коридор, то увидели, как худой мальчик уже выходил на улицу. Он нес сверток узкий и длинный, как если бы это был кинжал. Им показалось, что это был Цафнат, сын стража кошек Хафрома. Сын Хафрома сказал, что никогда не был в доме Махли и даже не знает, где тот живет. Никаких кинжалов при нем не было. Убийца не найден. Дело прекращено и передано в архив».
Эли со свитком в руке заходил меж стеллажей, туда-сюда, туда-сюда.
Остановился перед столиком.
«Цафнат! Неужели соседи на самом деле видели сына стража кошек в тот день?! Если это так, я жизнь положу, но отомщу этому египтянину за смерть Махли!» от ненависти руки Эли сжались в кулаки. И он увидел, что все еще держит папирус в руке. Он бережно разгладил его, скатал в трубку и положил на прежнее место.
Вернувшись к столику, Эли вновь уставился в пустоту.
«Но как мальчишка смог совладать со взрослым? Хотя с ножом Уж не тот ли самый нож, с оком Гора на рукоятке из черного дерева, которым восхищались все, кто его видел, и я в том числе?! Завяжи мне сейчас глаза платком и дай в руки тот кинжал, я без запинки перечислю все щербинки на его бронзовом клинке».
Постояв некоторое время неподвижно, он понял, что неотрывно смотрит на картину.
«Нет, вовсе не фараон охотится на зверя! Это я буду искать любую возможность всадить копье в спину Цафната!» мстительно засмеялся Эли.
Немного успокоившись, он задался вопросом: «Как подступиться к Цафнату?»
Эли за эти годы не раз сталкивался с этим долговязым парнем. Несколько раз тот наведывался в их особняк, с Потифаром о чем-то толковали. И их мимолетное знакомство пятилетней давности Эли помнит отлично. А вот египтянин, видимо, забыл о том событии. По крайней мере, при встрече он ни словом не обмолвился об этом. Или ему и в голову не приходило, что хабиру, который пришел с Горусом, и Мшэт это одно и то же лицо.
До ушей Эли доходили слухи, якобы Цафнат в составе банды промышлял разграблением гробниц. Кто ими руководил, никто не знал, но поговаривали кто-то из сановников. А иначе, как грабители могли творить свои гнусные дела и до сих пор гуляли на свободе? Явно у них был влиятельный покровитель.
В коридоре раздались шаги, в архив вошел Потифар. Его глаза, увлажненные слезами, с любовью смотрели на Эли.
Я рад за тебя, сынок, обнял он Эли. Теперь у тебя начинается взрослая жизнь.
Только после этих слов до сознания Эли начала доходить значимость сегодняшнего дня. На самом деле: беззаботное детство, забавы, учеба остались позади, впереди работа, ответственность за свои поступки и слова. Еще: от понимания того, что за столько лет никто из окружения не смог разглядеть в нем хабиру, у Эли в душе даже зародилось чувство гордости за себя: вот он какой умный и бесстрашный. Потифар не уставал ему повторять: чтобы быть как египтянин, ты должен быть выше египтянина на целую голову. И Эли не подвел своего наставника: в школе не было более старательного и усидчивого ученика, чем он. Доходило до того, что его ставили в пример перед соучениками-египтянами. Его хабиру ставили в пример перед египтянами! Вот он, Эли, какой! Жалко, деревенские не видят его успехов Интересно, что сказал бы теперь Шамма-писец?
Надо бы ремонт сделать в кабинете, прервал его приятные размышления Потифар. Разве можно плодотворно работать в таких ужасных условиях?
Саба просил петли смазать, скрипят, вспомнил Эли.
Петли само собой. И со стенами разберемся. Интересно, как Хуфу терпел эту безвкусицу? округлились глаза Потифара от вида картины. Ладно, будем делать ремонт, закрасим Идем домой. Будем отмечать твой первый рабочий день! Потифар потянул Эли к выходу. Я с Саба договорился.
Эли, выходя из комнаты, задержал взгляд на картине. Ему почему-то стало жалко расставаться с картиной, он уже не представлял свой кабинет без нее. Наверное, художник рисовал с душой. И часть его души осталась на этой обшарпанной стене. Надо будет попросить мастеров, чтобы картину не трогали
Глава 2
В беседке с камышовой крышей на шерстяном ковре с незатейливым орнаментом сидел Потифар. Эли полулежал напротив, облокотившись на валики, набитые овечьей шерстью. Оба в светлых набедренных повязках. Лучи полуденного солнца едва пробивались до них сквозь кроны пальм, окружавшие внутренний дворик особняка со всех сторон. Между мужчинами на больших блюдах из серебра лежали остатки трапезы, на войлочной подставке стоял глиняный кувшин с именем винодела на боку, подле валялись осколки глиняной крышки и бирка с надписью: «Самое лучшее красное вино».