Кинтайр вздохнул.
Мы стали друзьями, насколько это возможно в таких обстоятельствах, закончил он. Может, я смотрел на него как на сына. Но я не женат и не могу быть в этом уверен.
Он ничего такого не говорил вам, что заставило бы подумать, что у него серьезные неприятности?
Нет. Абсолютно нет. Я знаю, что его старший брат связался с сомнительными людьми в Сан-Франциско, и это его беспокоило, но он никогда не говорил, что происходит что-то плохое.
Посмотрим. Харрис просмотрел свои записи. Я понял, что он оставил квартиру этой своей подруги в шесть часов вечера в субботу, сказав ей, что у него дела в Городе и она не должна его ждать. Она встревожилась и позвонила вам вечером в воскресенье. А сегодня рано утром патрульная машина обнаружила его на старой дороге, идущей параллельно шоссе, у поворота на Эшби-авеню.
Вы работаете быстро, сказал Кирби. Или я сам рассказал все это? подумал он. Есть минуты, которые я помню очень смутно. Мне приходится бороться с собой.
Что вы делали в уикэнд? небрежно спросил Харрис.
О, посмотрим В субботу утром я возился в гавани яхт, кое-что делал со своей лодкой. Вернулся домой в средине дня, проверял работы и прочее, потом вечером вышел и выпил пиво с другом доктором Левинсоном с философского факультета. В воскресенье утром плавал под парусом в заливе, позже закончил проверку. Вскоре после звонка мисс Таун меня пригласили к Джеральду Клейтону в «Фэйрхилле». Мы там немного выпили и допоздна разговаривали. Сегодня утром я сдал последние отчеты в университет, вернулся домой и упражнялся с Тригом Ямамурой, когда пришел ваш человек.
Похоже, у вас очень надежное алиби, улыбнулся Харрис. Впрочем, мы никого не подозреваем по эту сторону Залива.
Почему?
Рот Харриса напрягся.
Доктор Кинтайр, в ближайшие несколько дней, вам, несомненно, зададут множество вопросов. Сейчас выскажите все самое трудное, потом встретьтесь с друзьями и снова выпейте. Это мой совет.
Они обменялись рукопожатиями, чувствуя, что это театральный жест, испытывая поэтому замешательство и не зная, как его преодолеть. Моффат через весь город повез Кинтайра туда в Окленде, где находилось тело.
Они вошли в холодное помещение. Кинтайр заставил себя идти первым. Он подошел к телу, закрытому простыней, и отвернул покрытие.
Немного погодя он повернулся.
Брюс Ломбарди, сказал он. Да.
Мне жаль Дьявольщина. Моффат отвернулся. Он был красивым молодым человеком. Правильные черты лица, все такое. Наверно, родители им гордились.
Они заплатили за его учебу в колледже, сказал Кинтайр. С тех пор он работал ассистентом, но первые четыре года тяжело достались бедной семье.
И теперь они увидят это. Моффат стоял, сжав кулаки, и говорил очень быстро. Он тоже молод и более потрясен, чем его начальник. Посмотрите на эти ожоги следы Они по всему телу. И он все время был в сознании, ну, может, забывался на несколько мгновений Ни следов дубинки, ни хлороформа, только рубцы от веревок. А когда он умер, убийцы отрезали пальцы и изуродовали лицо, чтобы нам трудней было опознать. Надели на него пальто и старые брюки и бросили в воду у берега. Двадцать четыре, говорите? Вот что увидят старики Ломбарди вместо своего двадцатичетырехлетнего сына. Боже. И, конечно, мне придется везти сюда его отца.
Думаете, это был садист?
Конечно. По крайней мере у одного из убийц есть такая склонность. Нужно свихнуться, чтобы сделать такое. Да, я уверен, что это была профессиональная работа. Пытка была методичная, почти аккуратная, с определенной целью. Это заметно. Когда они добились своего: он заговорил или еще что-то, ему перерезали горло аккуратно и в чисто гангстерском стиле и изуродовали лицо по очень логичной причине: чтобы затруднить нам опознание. Им не стоило бросать его в Беркли. Полиция Беркли знает так много людей из университета, что мы сразу подумали: такой приличный молодой человек должен быть в кампусе, и сразу это проверили. Но это была их единственная ошибка. А моя в том, что у меня работа, что я должен буду показать это его отцу.
Это обязательно нужно делать?
Таков закон. Я бы хотел, чтобы было по-другому.
Моффат сделал движение, чтобы вернуть простыню на место, но Кинтайр сделал это первым. Прикрыть лицо Брюса значит положить конец чему-то. Хотя истинный занавес опустился несколько часов назад, подумал Кинтайр, когда Брюсу ломали и обжигали руки, пока он не умер. А потом ему отрезали пальцы. Может, занавес вообще еще не опустился.
2
Когда Кинтайр вернулся, солнце уже садилось. Он вошел в гостиную, уставленную книгами. На стенах несколько хороших картин, проигрыватель, его сабли Триг развесил на стене, мебель подержанная или сделана из старых ящиков и больше почти ничего. Кинтайр не считал, что нужно загромождать квартиру.
Он налил себе выпить. Гленливет[3] единственная роскошь, которую он себе позволяет. Нет никаких причин, по которым этот мальчик должен был занять такое большое место в жизни Кинтайра, но каким-то образом он это сделал. И пустота причиняла боль.
Когда зазвонил телефон, Кинтайр был рядом и поднял трубку, еще сознательно не зарегистрировав сигнал. Но не удивился, услышав голос Марджери Таун.
Боб? Знаешь?
Да. Мне жаль. Не могу сказать, как жаль.
Могу догадаться. Голос ее звучал бесстрастно: должно быть, изо всех сил пытается держать себя в руках. Мы оба его любили.
Его все любили.
Кто-то не любил, Боб.
Наверно, тебе сообщила полиция?
Они были здесь несколько минут назад. Знают ли они всё?
Вероятно. Я дал им твое имя. Они связались сначала со мной для опознания.
Они были очень вежливы и все такое, но
В трубке тишина.
Боб, можешь прийти и поговорить со мной? Сейчас?
Конечно, милая. Дай мне полчаса.
Кинтайр одной рукой повесил трубку, а другой начал раздеваться. За десять минут он принял душ и переодел костюм.
Квартира Марджери наискосок, и университет находится на середине. Кинтайр припарковал свой побитый «'48 де сото» на углу кампуса и пошел, надеясь вернуть упругость мышцам и привести мысли в порядок.
Ровный желтый свет проходил через листву эвкалиптов и заливал подстриженную траву газонов и пышные белые здания, в которых в это время, между церемонией посвящения в бакалавры и началом летних занятий, почти никого нет. Кинтайр неопределенно подумал, что ему придется просмотреть стол Брюса, закончить его работу и, да, завершить его исследование «Книги ведьм» Его мысли перешли к практическим проблемам. Что ему делать с Марджери?
Он хотел бы помочь ей, если бы мог будь все дважды проклято, разве он не пытался раньше? Но с другой стороны, он не собирается еще раз: не собирается ввязываться. Это было бы нечестно по отношению к ним обоим.
У этой игры есть правила, и они играли по ним. Вы оставляете в покое жен и девственниц, но она давно разведена и с тех пор спала не с одним мужчиной. Ничего не берешь у женщины и ничего не даешь ей. Совершенно отчетливо даешь ей понять, что тебя ничто постоянное не интересует. А когда бросаешь ее после нескольких приятных месяцев, делаешь это чисто; у него был лучший в мире предлог: в 1955 году он получил академический грант для года жизни в Италии и продолжения исследований по его специальности Возрождению. (Но последние несколько недель она была необычно тиха; иногда по ночам он слышал, как она пытается не заплакать.) Вернувшись, вы не возобновляете прежние отношения; сохраняете дружеские отношения в тех случаях, когда приходится встречаться.
Да, конечно. Но тогда она встретилась с Брюсом, и Брюс хотел на ней жениться, а она серьезно подумывала об этом, а теперь Брюс мертв, а Кинтайр идет к ней, чтобы утешить. Можно ли зайти и сказать: «Привет, я по-прежнему сторонник философии «кота в мешке», поэтому буду осторожен; а теперь можешь поплакать у меня на плече»?