Я тоже. Естественно. Он взял у нее стакан и сделал большой глоток. Много виски и мало воды. Но он был необычайно одаренным ученым. Он даже (ведь он мой ученик) изменил мое мнение о некоторых трудах Макиавелли, подчеркнул их идеализм, конечно. Я помню, как он мне цитировал: «лучшая крепость в человеческой любви» Разве не такие мысли были сродни Брюсу?
Лучшая крепость. Она посмотрела на свой стакан. Это не слишком ему помогло, верно?
Кинтайр ощупью взял вторую сигарету. Слишком много курит, подумал он: завтра язык будет как поджаренная подметка.
Что тебе известно? спросил он.
Немного. Ее взгляд был полон отчаяния. Боб, что произошло? Кто это с ним сделал?
Не могу себе представить, бесцветным голосом ответил он.
Но может, это было случайностью, Боб? Может, его приняли за кого-то другого?
Может быть.
Я лгу прямо ей в лицо. У человека не вырывают зубы плоскогубцами, не узнав вначале его имя.
Что было в газетах? спросил он. Я не видел.
Не знаю. Я сидела здесь с того времени, как пришли полицейские. Они спросили меня, могу ли я догадаться Боже!
Она в три глотка осушила свой стакан.
Не можешь? спросил он. Я вообще с трудом представляю человека, который мог бы ненавидеть Брюса.
Джин Майкелис, сказала она. Я думала и думала о нем. О нем и его отце. Я как-то с ними познакомилась.
Да, я об этом забыл. Но ведь Майкелис сейчас калека, помнишь? Он не мог
Брюса вызвали в Сан-Франциско. Кто-то позвонил ему. Не забудь об этом. Я не могу забыть. Я сидела здесь, пока он разговаривал. Он не сказал, в чем дело, просто ушел. Поехал поездом. Он казался возбужденным, счастливым. Сказал, что вернется поздно и Марджери дышала тяжело. Боб! Джин Майкелис сидел и ждал прихода Брюса и эти его отвратительные большие руки!
Кинтайр встал и подошел к дивану. Сел рядом с ней. Она слепо поискала его руку, ее пальцы были холодными.
Полиция считает, что Брюса убили профессиональные преступники, сказал он. Можешь представить себе причину?
Нет. Она покачала головой. Нет. Только Джин Майкелис он клялся, что в несчастном случае виноват Брюс. Ты не видел тогда Брюса. Не видел, как он это переживал: старый друг набрасывается на него, как собака, обвиняет его и его сестру Она посмотрела на него затуманенным взглядом. Это было, когда мы с Брюсом стали жить вместе. Больше ничего не могло ему помочь. Он сделал мне предложение. Я не хотела снова выходить замуж за него вообще выходить. А он со своей глупой головой был всегда слишком джентльменом. Конечно, я просто силой затащила его в постель. Что еще могло помочь ему забыть о Джине Майкелисе, лежащем на шоссе с раздробленными ногами? Джин единственный человек, ненавидевший Брюса, и это ненависть едва не уничтожила его. У Брюса не было других врагов он не был способен на это!
Это не совсем верно, подумал Кинтайр. Джейбез Оуэнс.
Голос ее стал резче, ее ногти врезались в его ладонь. Он встал, поднял ее за запястье и сказал:
Пойдем. Мы уходим отсюда.
Что?
Она посмотрела на него мигая, словно только что проснулась.
Ты устала, и испугана, и одинока, и голодна, и все это плохо. Мы поужинаем и будем говорить о Брюсе и обо все, о чем захочешь, но отсюда мы уйдем.
Мне завтра на работу, возразила она.
К черту! Скажи, что ты больна и должна отдыхать всю неделю. Бери сумочку.
Она, дрожа, пошла за ним. Он вел ее машину медленно, чтобы дать ей и выпивке в ней время; говорил о самом обычном.
Когда он остановился у одного из лучших ресторанов Окленда, она чуть задержалась.
Ты не можешь позволить себе это, Боб, сказала она.
Если ты еще раз упомянешь деньги, я вымою тебе рот пятидолларовыми банкнотами, резко ответил он. Грязными банкнотами.
Она улыбнулась.
Знаешь, сказала она, в конечном счете ты не так уж не похож на Брюса. Он тоже мог заставлять других поступать так, как он хочет. Когда однажды я похвалила его за это, он сказал: «Ну, я не долбаный святой».
Очень похоже на Брюса, согласился Кинтайр.
Он преклонялся перед тобой, сказала она за коктейлями. Знаешь, как сильно? Ты был всем, кем он мечтал стать: путешественником, спортсменом, ученым. Он даже думал служить в военно-морском флоте, потому что ты это делал. И еще ты обращался с ним, как с равным. Ты сделал больше всех, чтобы он был счастлив.
Я бы сказал, что это сделала ты, смущенно ответил он.
Знаешь, ты подталкивал нашу связь. Он видел, что она немного опьянела, но никакого вреда в этом нет: в более благоприятных обстоятельствах он назвал бы это счастливой выпивкой. Помнишь, как мы с ним впервые встретились? В прошлом году после возвращения из Европы ты с ним пошел выпить. И столкнулся со мной в заведении, где подают глинтвейн; я ела пирожки и выглядела не слишком эффектно, но решила, что с вами можно будет хорошо провести время черт возьми, Боб, я надеялась, что ты приревнуешь меня, поэтому устроила Брюсу большое представление. А ты обрадовался!
Я подумал, что ему нужна девушка, сказал он. В мире не только книги и пиво.
Ты потворствовал, засмеялась она. И, конечно, злорадствовал, когда узнал, что мы живем во грехе.
Он пожал плечами.
Если ты называешь это грехом. На самом деле Брюс был очень домашним человеком. Я надеялся, что ты выйдешь за него.
Конечно, ответила она. Я ведь тоже очень домашний человек, правда? Боб, я знаю, ты не любишь танцевать и ужасно танцуешь, но, может, попробуем снова перед ужином?
* * *
Потом, когда ужин завершали бренди и кофе, она сказала:
Я все еще не уверена, любила ли я Брюса. Он мне всегда нравился. Думаю, я начинала его любить.
Думаю, трудно было этого не сделать при таких обстоятельствах.
Он был первым моим знакомым мужчиной, который, она принялась загибать пальцы, а) был интересен, а все солидные граждане Огайо казались неинтересными, по крайней мере мне; б) надежным, чего нельзя сказать обо всех этих представителях богемы
Прошу тебя. Называй меня как угодно, только не относи к богеме Беркли.
Ты не в счет. В классификации ты один представляешь раздел. «Надежный» неподходящее слово. Что я хотела сказать? Верный, постоянный, любящий. Думаю, это то, что нужно. Любящий не себя, как большинство этих начинающих. Ты тоже что-то любишь, Боб, но я так и не могла понять, что именно. Разве что эту твою яхту? Брюс любил меня. Любил весь мир, но включая меня.
Его можно было назвать нежным, согласился Кинтайр. В то же время он был мужчиной. За те годы, что мы знакомы, мы несколько раз отправлялись в трудные походы; потом, когда я заинтересовал его дзюдо, у него получалось очень хорошо. Во время этих развлечений ему не раз доставалось. Но он никогда не показывал, что ему больно.
Наверно, ты считаешь это добродетелью, сказала она.
* * *
Они остановились в холмах, города Восточного залива под ними как звездная галактика, а Сан-Франциско целая вселенная в темноте. Кинтайр, смутно встревоженный, подумал, почему он сюда приехал.
Что ты собираешься делать? спросила она его.
Я? Следующие несколько дней, ты имеешь в виду? О, заканчивать незаконченное в университете. Позвонить семье, очень давно никого из родственников не видел. А ты?
Продолжу жить. Что еще остается?
Не знаю, беспомощно ответил он.
Она повернулась к нему и вцепилась пальцами в его пальто.
Боб, не отвози меня домой, прошептала она. Не сегодня. Не оставляй меня одну.
Что? Но
Знаю, знаю. Ты боишься, что я затяну тебя, тщеславный бабуин. Ради бога, позволь мне сегодня переночевать у тебя. Я не притронусь к волоску на твоей ханжеской голове, но не оставляй меня одну!
И впервые с того момента, как он к ней пришел, она заплакала.
* * *
Его разбудил телефон. Он повернулся, еще не придя в себя. Рядом спала женщина в его пижаме. Где он ее подобрал? Минутку. Марджери!
Она спала как ребенок, свернувшись клубком. Бледный утренний свет коснулся следов высохших слез у нее на щеке. Кинтайр помнил, как она цеплялась за него. Больше ничего не произошло, она могла быть его испуганной, детской. Нет! Он изгнал эту мысль еще до того, как она сформировалась. Скажем только, что в эту ночь она была его другом и никем больше.