Тут Кинтайр оказался на лестничной площадке, и Анжело Ломбарди, коренастый, лысеющий, с тяжелым лицом, обхватил его руку своей огромной лапой моряка.
Заходите, сэр, пожалуйста, и выпейте с нами.
Мария Ломбарди встала, встречая доктора философии. Ее светло-каштановые волосы и чистый профиль говорили, откуда у ее детей такие черты лица; Кинтайр полагал, что их ум тоже от нее.
Здравствуйте, профессор Кин тиир. Спасибо за то, что пришли.
Он неловко сел. Гостиная, забитая мебелью, такая, как у миллионов иммигрантов, сумевших с пустыми карманами подняться до среднего класса. Но такие семьи будут двадцать лет питаться бобами, чтобы накопить денег для обучения одного ребенка в колледже. Брюс был таким ребенком.
Я пришел выразить свое сочувствие, сказал Кинтайр. Он видел, что Коринна холодным взглядом зеленых глаз оценивающе смотрит на него, но ничего менее банального не смог придумать. Я могу чем-нибудь помочь? Чем угодно?
Вы очень добры, сказал старший Ломбарди. Он налил порцию своего, очевидно, лучшего вина. Все к нам очень добры.
Знаете, какой была его квартира последние полгода, профессор? спросила Мария. Он никогда не приглашал нас к себе.
Могу себе представить, сухо подумал Кинтайр.
Ничего необычного, сказал он. Как только смогу, привезу вам его личные вещи.
Профессор, сказал Ломбарди. Он очень медленно наклонился вперед. В его пальцах блеснули очки. Вы хорошо знали моего сына. Как по-вашему, что с ним случилось?
Я знаю только то, что сказали мне в полиции, ответил Кинтайр.
Мария перекрестилась., и он не стал следить за ее движущимися губами: этот разговор его не касался.
Моего сына убили, сказал непонимающим голосом Ломбарди. Почему его убили?
Не знаю, ответил Кинтайр. Полиция установит.
Коринна встала и остановилась перед мужчинами. Она сделала один длинный шаг, особенно длинный из-за ее гнева. Оперлась руками о бедра и холодно сказала:
Доктор Кинтайр, вы не наивны. Вы должны знать, что убийство одно из самых безопасных преступлений. Какова вероятность, что полиция его раскроет, если полицейские говорят, что у них нет даже мотива?
Кинтайр не смог не ощетиниться немного. Она устала, у нее горе, но он ничего не сделал, чтобы заслужить такой тон. И он сказал:
Если вы считаете, что-то знаете, мисс Ломбарди, вам следует обратиться к властям, а не ко мне.
Я обратилась, хрипло ответила она. Они были очень вежливы с женщиной-истеричкой. Сказали, что обязательно проверят. А когда увидят, что у него есть алиби а у него оно будет, больше ничего делать не станут.
Мария встала.
Коринна! воскликнула она. Basta, figliolassia![9]
Девушка высвободилась из рук матери.
О, да, сказала она. Так было и в полиции. Со всеми. Не трогайте бедного калеку. Разве он недостаточно пострадал? Неужели не видите, что именно на это он и рассчитывает? Поэтому он и убил Брюса!
Открылась внутренняя дверь, и в комнату вошел мужчина. Лет тридцати, с сильным телом, которое чуть покрылось жиром. Приятная, хоть и мрачноватая внешность, темные вьющиеся волосы, беспокойные карие глаза, курносый нос и чуть обвислый подбородок. Черные обтягивающие брюки и белая рубашка, раскрытая на груди; в одной руке гитара в чехле.
О, сказал он. Мне показалось, что кто-то пришел. Здравствуйте, доктор.
Здравствуйте, Гвидо, ответил Кинтайр, не вставая. Лично у него нет ничего против старшего брата Брюса, который вполне прилично себя вел во время их нескольких встреч. Однако «Тот, кто не избирает дорогу добра, избирает дорогу зла», говорится в «Рассуждениях» Макиавелли, и Гвидо висел грузом не на одной шее.
Не будь занудой, малышка, обратился он к сестре. Я слышу твое оперное выступление за милю против ветра.
Коринна, дрожа, повернулась к нему и сказала:
Мог бы дать ему остыть, прежде чем снова петь в клубе свои грязные песни.
Моя девочка, ты говоришь, как настоящий бакалавр; Брюс подтвердил бы это, если бы мог. Гвидо улыбнулся, одной рукой достал сигарету и сунул ее в рот. Весь уикэнд меня не было в городе, именно тогда, когда коты сходят с ума. И если я сегодня не появлюсь, меня просто сожгут, и что хорошего это даст Брюсу?
Он все так же одной рукой достал коробок спичек, открыл, взял одну и искусно зажег.
Коринна перевела взгляд с одного лицо на другое, и в нем появилось трагическое выражение.
Всем все равно, прошептала она.
Она села. Ломбарди с несчастным видом свел пальцы; Мария сжалась в углу кресла, Гвидо прислонился к косяку двери и выдул облако дыма.
Кинтайр как-то неопределенно подумал, что ему нужно утешить девушку. Он сказал:
Пожалуйста, мисс Ломбарди. Нам, конечно, не все равно. Но что мы можем сделать? Мы лишь помешаем полиции.
Знаю, знаю. Произнося это сквозь стиснутые зубы, она смотрела в пол. Пусть кто-нибудь другой это сделает. Разве не таков девиз нашей цивилизации? Но когда-нибудь никого другого рядом не окажется, а мы станем слишком вялыми, чтобы помочь себе.
Это было настолько сходно с его мыслями, что он вздрогнул. Но сказал только:
Вы ведь не можете объявить вендетту.
Успокойтесь! Она презрительно посмотрела на него. Конечно, я не имела это в виду. Но я знаю, кто должен был это сделать, и знаю, что у него есть история, и никто не станет проверять эту историю, потому что он кажется таким жалким и несчастным. А он не таков! Я знаю Джина и Питера Майкелисов. Они знают, чего хотят!
Хватит! взревел Ломбарди. Молчи!
Она не обратила на это внимания. Взгляд ее не отрывался от Кинтайра.
Ну что? спросила она спустя мгновение.
Он подумал, действует ли на него ее несчастье или она на самом деле такая гарпия. И очень осторожно сказал:
Теоретически любой из нас может оказаться виновным. Я мог сделать это потому, что Брюс встречался с девушкой с которой когда-то встречался я. Или Гвидо ревность? ссора? У нас только его слово, что он отсутствовал в субботу и воскресенье. Может, стоит попросить полицию проверить каждую минуту его уикэнда?
Человек у двери вспыхнул.
Еще чего? медленно сказал он. Вы собираетесь
Ничего подобного, сразу прервал его Кинтайр. Я пытаюсь показать, что подозрения отдельных людей не могут быть основанием
Гвидо глубоко затянулся, погасил сигарету в ужасной сувенирной пепельнице и вышел, не сказав ни слова. Все слышали, как он спустился на лестнице.
Простите, господин профессор, сказал Ломбарди.
Niente affatto, signor.[10] Кинтайр встал. Вы все устали. Он улыбнулся Коринне. Вы высказали некоторые из моих принципов. Мы, пессимисты, должны держаться вместе.
Она даже не повернула к нему голову. Но ее профиль напомнил ему о Нике Самофракийской, о Победе, идущей против ветра.
Я всегда считала, что принципы должны быть основанием для действий, мрачно сказала она.
Коринна, сказала Мария.
Дочь не обратила на нее внимания.
Кинтайр вышел под извинения хором. Оставшись один на темной улице, он присвистнул. Было совсем не весело.
Но теперь с этим покончено. Можно подождать с неделю, пока все не успокоятся, потом отвезти личные вещи Брюса и попрощаться с неискренним обещанием «заглянуть, когда будет время». И на этом все будет кончено.
Но он с бьющимся сердцем подумал, что это приходила к нему Морна.
Негнущимися пальцами он стал доставать сигарету и уронил пачку на тротуар, прежде чем удалось это сделать. И почувствовал, как ужас пронизал его.
Иногда, подумал он, пытаясь сохранить хладнокровие, отвлечение может помочь избежать неприятностей. Если бы он мог заняться чем-то вне себя, но все же важным для него, чтобы все его внимание было на это направлено, ужас мог бы отступить.
Он набрал дым в легкие, выпустил его, бросил сигарету на тротуар и растоптал ее. Потом пошел в галантерейный магазин. Там на стене висел телефон. Кинтайр поискал справочник и нашел имя.