Она зашла в класс а наш профессор издевается над троечником. Тот ничего не знает, а Николай сам рассказывает билет и периодически спрашивает «Так?» Троечник отвечает: «Так» и опять профессор вместо него отвечает по билету. Добрался до какого-то пункта и таким же ровным голосом: «Пересдача, так?» а тот машинально «Так».
Уваров пожал плечами: «Ну, в самодурстве ему не откажешь Это и я заметил за время нашего знакомства. Нет бы сразу поставил два и выставил за двери».
«Да слушай дальше Все засмеялись а потом, как и ты, кстати возмутились: зачем вы над студентами издеваетесь? Почему такие высокие требования предъявляете? Любой преподаватель ему бы поставил тройку. А иные, может, и «хорошо». Он в ответ: я и к себе такие предъявляю. Они: докажите! Он: хотите меня проэкзаменовать, проверить? «Да, кричат, хотим!»
Он пару секунд подумал и говорит: пойдемте в библиотеку. А библиотека у консерватории нашей это тысячи томов, может десятки тысяч. Каких угодно от восьмитомника с биографиями как его, черта? француз какой-то и сборников лекций до какого-нибудь экземпляра, в средних веках отпечатанного, или авторской рукописи. И вот пришла вся эта толпа в библиотеку, Каменев говорит: прошу, задавайте вопрос. Любой.
Студенты посовещались, открыли несколько томов разных, выписки какие-то сделали, пару раз подбросили монетку чтобы выбор вопроса был случайным и говорят: «Николай Константинович, мы готовы» и называют какую-то фамилию. Там какой-то вообще третьесортный композитор, живший лет триста назад. На всю столицу найдется десяток человек, которые о нем просто слышали. А наш профессор эту биографию из книги чуть ли не наизусть
В его слух поверю, вопросов нет, покачал головой надворный советник и, усиливая голос, возразил. Но по поводу памяти извините, Антон Карлович, не поверю: не может человек всю библиотеку знать, чтобы такие споры вести. Я понимаю еще, в общих чертах рассказать биографию но дословно? Нет, быть такого
Из кабинета послышался хрустящий звук расколовшегося фарфора, не до конца парламентские выражения и через секунду из дверей выскочил Каменев: «Что значит не может быть? Именно! именно так все и происходило. Антон Карлович, великодушно извините, я, кажется, чернильницу опрокинул. Два года назад это было Там на столе какие-то бумаги их надо спасать? Да, и она сама к тому же вдребезги я новую На экзамене по истории музыки!»
Третья чернильница за год прошипел Уваров
Нет, ничего серьезного, не волнуйся. Николай, это когда было? Два года назад, говоришь, у тебя племянница училась?
Да, 24 мая был экзамен. А у Натальи, насколько помню, лирико-колоратурное сопрано от си малой октавы и вплоть до фа-диез третьей. Только переходные ноты большой секундой выше обычного. Она продолжает заниматься? Филимонов проигнорировал вопрос: «Ты не помнишь, какой они тебе вопрос в библиотеке задали?»
Разумеется, помню: они спросили, кто такой Гостена.
И что же вы ответили? не удержался Уваров. Фамилию он эту прежде не слышал, и хотя в музыке разбирался плохо, этот Гостена явно не был фигурой, равной Моцарту, Бетховену или Верди.
Ответил, что Джованни Баттиста далла Гостена это композитор, сочинявший мадригалы. Он родился в Генуе в середине 16 века, а сочинений от него нам остался как минимум один сборник четырехголосных мадригалов. Его издал ин-кватро Анге Гардане венецианский издатель в 1582 году. Есть сведения, что смерть композитора была не вполне естественной но никаких доказательств на этот счет нет.
Филимонов довольно улыбнулся и несколько раз кивнул: я же говорил. Уваров уже с небольшой долей восхищения спросил: «Позвольте, но они же наверняка захотели проверить, откуда вы это знаете?»
Разумеется. Я отметил, что им стоит обратить внимание на четвёртый том Фетиса. Только, Антон Карлович, он был бельгийцем, а не французом. Это на 63-й странице, вторая колонка посередине. Странно, что у Размадзе в курсе лекций этого нет Гостена был отнюдь не незначительным композитором в свое время. Спасибо, что подсказали мысль я ему напишу в Москву, чтобы включил во второе издание.
Сыщики не успели сказать ни слова, а тенор уже исчез за дверью, намереваясь без промедления послать письмо Александру Соломоновичу.
Как видишь, и с памятью и со слухом у него полный порядок. Вернемся к его свидетельству: кстати, я уверен, что он слушал наш разговор и параллельно еще писал показания, он умеет заметил Филимонов и шепотом сказал. Давай говорить потише на всякий случай и отойдем подальше. Он сказал, что выехал из дому в 7:27, чтобы к восьми быть на даче о чем заранее договорился. Теперь давай представим, как будут разворачиваться события, если он виновен: он подъезжает к месту убийства и?.. Что дальше?
Владимир Алексеевич все понял. Никакой критики не выдерживает сценарий, что тенор случайно застал там двух человек, попросил кучера подождать, застрелил эту парочку, вернулся и сказал «Трогай, голубчик! Вези в Сыскное!» Абсурд, никакой критики не выдерживает.
Другая версия была не менее абсурдной: допустим, что наш подозреваемый и вправду хотел убить этих двоих правда, совершенно непонятен его мотив. Получается, на извозчике он доехать не мог иначе все сводится к первой версии. Но и пешком он дойти не мог: путь в одну сторону занял бы от дома не менее получаса. Получается, если он в 7:27 нанял извозчика около дома, то перед этим ему надо было потратить полчаса на дорогу до дома и еще сменить верхнюю одежду. На нем сейчас ни пылинки пешком так не походишь. Следовательно, совершить убийство он должен был где-то без четверти семь. А это уже противоречит заключению доктора.
Врач не мог ошибиться? прокрутив в голове этот сценарий, спросил Филимонов.
Иван Аронович? почти возмутился Уваров. Исключено. Можем дождаться официального экспертного заключения, можем так спросить но я знаю, что он ответит он всегда так отвечает: «Спрашивается вопрос, кто бы мине тут стал держать, если бы были ошибки? Я вам заявляю, что их таки нет».
И еще момент: если мы опросим его жену, горничную и вахтера у дома, они сто процентов подтвердят, что в семь утра он еще спал. Тогда что это значит?
Владимир Алексеевич выдохнул, слегка кивая головой: «Ну как что? это значит, что наш профессор говорит правду и его надо отпускать. Только Антон Карлович может мы для порядку хотя бы спросим знает ли он убитых? Вдруг что интересное? А вот сладить с ним это будет проблематично: я же его в предвариловку запер».
Показания мы сейчас возьмем, это само собой. А вот то, что ты его посадил да, тут проблема, статский советник покрутил ус. Давай-ка вот как сделаем: не будем говорить о выводах, к которым сейчас пришли. Пусть он пока считает себя подозреваемым, а не свидетелем. Тогда он сам будет заинтересован идти на контакт. Это ему горькая пилюля так что подсластим чуть-чуть: придумай ему какой-нибудь титул погромче для этого дела.
В смысле титул?
Он же тенор! Любит знаки внимания, когда им восхищаются, когда ценят, обожают, превозносят. Дай ему за участие в концерте тысячу рублей может отказаться, а если на афише его крупным шрифтом напечатают и регалии упомянут, то за сто согласится. Вот и придумай ему что-нибудь вроде «главный консультант Санкт-Петербургского полицейского департамента по музыкальной части».
Антон Карлович, нас на смех поднимут за такое, с позволения сказать, «должностное лицо»
Володь, это лучше, чем если нас закопают за этого дело. Ты помнишь, кто убитые? Дворяне, причем самого высокого ранга. И если Званцев мстить не будет, то Васильевский нас как белугу с хреном съест.
Они вернулись в кабинет, где Каменев снова оккупировал рабочий стол сыщика и перо. На пол из расколотой чернильницы продолжала капать жидкость. Тенор, отложив три исписанных страницы показаний и периодически окуная перо в синюю лужу, писал с чистого листа. Быстрый, тонкий и витиеватый почерк разлетелся по бумаге россыпью слов, над которыми стоял обращение и несколько первых строк «Дорогой Александр Соломонович! Совершенно внезапное обстоятельство напомнило мне о вашем прелестном курсе лекций, в которых волею случая не был упомянут итальянский сочинитель мадригалов Гостена. Позвольте мне предложить вам несколько фактов из его биографии, которые, возможно, пригодятся для второго издания»