По идее, мне должно было пронзить руку, после чего я, кривясь и постанывая от боли, выдернул бы покрытое моей драгоценной кровью
стальное острие и поспешно залечивал бы рану.
Однако ощущение такое, что моя кожа просто не позволила. Словно обрела некие свойства.
Я украдкой оглянулся, Зигфрид в пяти шагах сзади, до поля битвы еще с четверть мили, вытащил нож, огляделся, и, задержав дыхание, не
выношу крови, легонько чиркнул по пальцу.
Плотная кожа спружинила. Я надавил чуть сильнее, но острое лезвие снова не просекло кожу. Я чувствовал, как становится страшно,
регенерация регенерацией, но уже режу так, что кончик пальца совсем отвалится… а вдруг не отрастет?
Наконец в самом деле резанул с таким усилием, будто старался перехватить ножом не палец, а древко стальной булавы.
Лезвие, к счастью, не затупилось, однако кожа осталась неповрежденной, хотя чуть-чуть и прогибается под давлением. Правда, прогибается
одинаково при слабом нажатии и при очень даже сильном…
Господи, промелькнуло в мозгу испуганное, если это то, что я думаю, то… как насчет ударов?
Пальцы дрожат, я ударил рукоятью ножа чуть-чуть, потом сильнее, сильнее и наконец так, что кровью забрызгало бы стены и потолок, а от
кончика пальца остался бы только ноготь…
…однако я чувствовал лишь прикосновение, а мягкая подушечка пальца пружинит одинаково сильно при любой силе удара. Значит, доспех
Нимврода, в котором я последнее время ложился спать, на мой ночной кошмар откликнулся по-своему, уловив мою панику и жажду стать
понеуязвимее.
Похоже, в ту грозовую ночь мне в самом деле снилось что-то особенно страшное. Нам всегда что-то снится, только утром помним разве что
жалкие обрывки, так вот этот доспех выполнил, как смог, то, что принял за очень настойчивый приказ.
Похоже, он растекся или даже растворился в моей коже настолько незаметно, что даже я не чувствую, а уж другие тем более не увидят.
Только бы не мешал коже выполнять ее основные функции: отгонять микробов, дышать, выводить всякое ненужное вместе с потом…
Навстречу несутся пятеро всадников; я принял подобающий вид и гордо выпрямился.
Принц Сандорин на полном скаку осадил коня, забрало поднято, со шлема снесен султан, на стальном наплечнике две свежие и довольно
глубокие зарубки.
— Ваше высочество! — крикнул он обвиняюще. — А вы сами?
— Точно по плану, — возразил я. — Принц, позвольте вас поздравить! Я обязательно сообщу вашему отцу и его советникам, что вы вели себя
как настоящий полководец, который умеет смирять чувства в угоду разуму и политической необходимости. Это весьма!
Он ответил польщенно:
— Спасибо, ваше высочество. Батюшке будет услышать такое приятно… Но все-таки вы…
— Вступил в бой, — подсказал я, — в той фазе, когда уже все было решено. Битва заканчивалась, от меня ничего не зависело. Хотя,
признаюсь, можно было и без этого…
Я хотел сказать «мальчишества», но он сказал раньше:
— Рыцарства?.. Да, но вы решили поддержать репутацию отважного воина, что бросается сломя голову на целый отряд! Это не очень разумно,
однако рыцари такое ценят.
Зигфрид подъехал ближе, сказал брюзжащим голосом:
— Ваши высочества, в лагерь лучше вернуться незамедлительно.