Девочка ее хорошенькой росла, беленькой. Дуней ее звали. Так Мотря ее вообще почти на улицу не выпускала. И в школу бы не отдала, да комиссия к ней приходила из РОНО и пригрозила, что если сама дочь в школу не приведет заберут Дуню в интернат. Нечего делать, отвела в первый класс, как раз и Раечка в школу пошла, попали девочки в один класс, и как прилипла Дунька к моей Раечке. Мать ваша девочкой скромной росла, доброй. Жалела всех. Вот и Дуню пожалела. Вроде подружились они. В школу вместе, из школы вместе.
Как-то по весне ушла Раечка к деду с бабкой, стук-стук Дуня пришла. Забыла чего-то там в школе записать по урокам. Я ей говорю: «Ушла Рая, но должна вот-вот прийти. Ты через часок зайди».
А Дунечка: «Тёть Варь, можно я у вас посижу, Раю подожду. У вас так хорошо, светло, спокойно. Боженичка с иконами и лампадкой. А у нас вечно шторки задёрнуты, и икон нет. А мать вроде молится, а не пойму кому. И мне велит на печке сидеть и не подглядывать. А на днях ей Зойка Зименкова петуха черного принесла по темному. Я не спала, видела: они во дворе ему голову отрубили. А потом долго в избу не шли. Все чего-то во дворе делали. И мама Зойке пузырек потом сунула в карман. А Зойка два десятка яиц нам оставила».
Я так и похолодела. Утром баба приходила, соседка Зойкина, новость принесла: Зойка в поле родила преждевременно, а ребеночка в овражке притопила в болотце. И дальше полоть свеклу стала. А тут агроном поля на лошади объезжал, да и приспичило ему сильно. Он в овражек-то и спустился. Присел у болотца, а из трясины ручка детская торчит. У него со стразу мигом все вылетело. Выскочил наверх, а недалеко Зойка одна, вроде как полет. Ну он в район и с милиционером назад. Подхватили девку, и на следствие. Она и призналась, что вытравила ребёнка и в болоте утопила. Но кто ей зелье дал не призналась.
Онемела я, сижу, иголкой работаю. Не знаю что и говорить. Вдруг дверь хлопнула Мотря заходит. На нас с Дуней сердито смотрит. Девочка аж побелела вся, испугалась. Тоже молчит. Я в руки себя взяла и сказала:
Здравствуй, соседка. Проходи, присаживайся. Пока Дуня Раечку ждёт, я ей показываю, как сметывать пинжак надо. Вырастет пригодится ей.
Некогда мне рассиживаться, дел по горло. Домой, Дунька, быстро. Нечего тетке Варе надоедать.
Девочка мышкой в сени шмыгнула, а Матрена медлит.
Ты, может, чего пошить у меня хочешь, Мотря?
Нет, Варятка, всё у меня есть. Девка моя тебе тут не мешала?
Да что ты, попросила разрешения за работой моей посмотреть.
Ну-ну, усмехнулась Мотря. Косорукая она, учить ее только время тратить. И вышла.
У меня аж руки отнялись после этого разговора. Страх обуял, испугалась я за Раечку, кабы чего эта ведьма ей не сделала
Этим же днем померла у нас одна одинокая старуха на улице. Мы её всем миром обмыли, обрядили, а в ночь читать по ней пошли. Лежит бабушка в гробу, монашка Псалтырь читает, а мы ей помогаем, подпеваем, когда надо. На улице темнотища, новолуние. По нужде по одной боязно выходить было. Вот мы всей толпой и пошли. Не успели в огороде пописать присесть, как раздался жуткий хохот. На холмике земляного погреба стояла черная страшная собака и, оскалив зубы, хохотала. Темно кругом, только чудовище хорошо было видно. Оно как синим пламенем о было окружено. Кто-то завизжал от страха. Я осенила себя крестным знамением. Мороз прошел по коже. Тут раздалось пение псалма. Старенькая монашка дрожащим голосом выводила: «Бог богов Господь глаголя»
Все дружно подхватили псалом: «и призва землю от востока на запад» Голоса наши звучали всё увереннее, и чудовищу это не понравилось. Собаку вырвало кровью и собственными кишками. Затем она вновь проглотила эту мерзость, завыла и растворилась в воздухе. Продолжая петь псалмы и беспрестанно крестясь, мы вошли в домишко покойницы и закрылись на все запоры. И только тогда заговорили между собой.
Да что ж за бесовщина-то такая! Я на войне такого страха ни разу не испытывала! Шурка Иваниха первая начала. Она на фронте санитаркой была. Чего только не видала.
И-их, девка, то война, там люди, а это нечисть поганая, ведьма нас стращает. Монашка перекрестила рот.
Мотря это, некому больше. Давно я про нее знаю, что душу ей знахарка подменила из Красивого, к которой родители ее повезли ребенком умирающим. Да и кто знает, какого беса ей подселила та ведьма проклятая. Может, и не Мотря это вовсе, а только образ ее.
Бабы загалдели, вспоминая необъяснимые происшествия в деревне.
У одной корова пала на утро, после того, как женщина повздорила с Мотрей у колодца, у кого сад в одночасье погиб, когда Мотря на яблочки позавидовала вслух. Мотря, Мотря, Мотря Я слушала и ужасалась: ну как я днем что не так Мотре сказала, и сделает она гадость моей Рае.
Наконец, вспомнили, зачем мы в этом доме и снова зазвучала речитативом молитва. До утра все спокойно было. Отчитали как положено и по домам разошлись.
***
Я дочку в школу отправила, подремала и за шитьё села. А мысли все вокруг ночного происшествия крутились. Раечка из школы вернулась. Говорит: «Мама, за мной собака по дороге увязалась. Страшная такая, чёрная. До порога за мной шла, а потом пропала куда то».
Ну, тут уж я не выдержала. Бросила шить, велела Рае из дома не выходить. Порог святой водой окропила и к Матрене пошла. Без стука дверь отворила. Дуня за столом в передней книжки разложила. На меня удивленно голову подняла. А Мотри не видать.
Мать где? спрашиваю у Дуни.
Девочка только на дверь головой кивнула.
В горнице, чуть слышно произнесла. Туда нельзя, маманя ругается.
Я дверь отворила резко, а Мотря на коленях на полу сидит перед раскрытой книгой и заунывно читает что-то, не разобрать. А перед ней полукругом свечи черных горят. Меня увидела, вскочила.
Тебя кто звал? шипит. Чего тебе надо?
Только мне всё равно было, пропал у меня страх.
А я незваная явилась тебе, чертово отродье, сказать. Если ты моей Рае подлость какую сделаешь убью. Так и знай!
Хотела Мотря что-то ответить, да осеклась. В лицо мне посмотрела, и вижу, что испугала ее моя решительность. Свечки затушила, книгу закрыла и ласково так говорит.
Да что ты, Варя. Разве ж я могу что-то дочке твоей сделать? Она ведь Дуне моей единственная подруга. Ты иди домой и не беспокойся. Надумала невесть что.
А сама меня к двери теснит. Дуня испуганными глазёнками на нас смотрит. Пикнуть боится. Развернулась я и пошла, к двери уличной. А на пороге остановилась и снова сказала:
Смотри! Я тебя предупредила!
Вышла и дверью хлопнула.
Больше Мотря нас не беспокоила. Да и Дуня как-то враз с Раечкой раздружилась. Да и слава богу. Чем дальше от нас тем лучше.
***
Прошло еще несколько лет.
Рая в последнем классе уже училась. Выросла она, похорошела. Высокая, статная, волосы чёрные, волнистые. Брови вразлет. Копия моего Максимушки погибшего. Дуня у Мотри тоже видная девка стала. Уж не знаю, от кого Матрена прижила, но хороша Дуня была. Хоть и полная противоположность моей дочки. Сама беленькая, маленькая, а глазки яркие, губки алые. А уж пела как! В школьном хоре солисткой была. А как военные песни петь начнет в клубе, весь зал рыдает. Так хорошо и проникновенно у нее выходило.
И надо же было такому случиться, понравился им обеим один парнишка с нашей улицы. Чуток постарше. Ремесленное уже закончил. Красавец, конечно, по тадышним меркам. Высокий, синеглазый, чуб кудрявится пшеничный. Поди, и сейчас девки бы по такому обмирали. Только выбрал Мишка мою Раечку. Провожал из клуба до дому, стояли подолгу около двора, беседовали. Я, конечно, ликбез с дочкой провела. А Рая мне:
Мама, ну что ты! Мишка, он такой деликатный, такой воспитанный! Мы с ним полгода встречаемся и ни разу даже не целовались.
Ну и сама вижу, парень уважительный
А Дунька-то страдала. Заплаканной ходила, учиться хуже стала. Как-то иду из сельпо с покупками, а Мотря меня возле дома поджидает.