И порции у Иннилис были вполне разумные, не крохотные и не громадные. Обычно они беседовали за едой и рано ложились – несмотря на радушие Иннилис, у них было мало общих интересов. Но сегодня она сама затеяла разговор. В свете восковых свечей ее лицо выглядело встревоженным.
– Временами я боюсь за Дахут, – промолвила она едва слышно. – В ней что‑то есть…
Грациллоний вспомнил страшную ночь на Сене и того тюленя, который не дал девочке утонуть, и многочисленные происшествия последних недель.
– Быть может, так проявляется ее судьба? – ответил он, сглотнув комок в горле. – Кто знает? Я не слишком доверяю всяким астрологам и предсказателям. Что суждено, того не миновать. Все равно мы ничего не можем поделать.
– Ты не понял, я ничего подобного не предлагаю. Я просто… Мы говорили с Виндилис и с другими… Правильно ли мы поступаем, передавая ее из дома в дом, так что она не имеет до сих пор своего уголка? Может, поэтому она такая дикая?
Король нахмурился.
– Не знаю. У меня мало опыта – она ведь мой первенец. – «Если не считать пары детишек, случайно зачатых в Британии; грех, конечно, но будем надеяться, что Митра простит». – Вдобавок король Иса не может быть настоящим отцом семейства. Разве не в обычае сестер всем вместе воспитывать ребенка, чья мать умерла?
– Разумеется. Но знаешь, я никогда такого не испытывала… Ты другой, и Дахут другая. Не могу выразить словами, я слишком глупая, но вот Виндилис говорит, что ты принес нам новую жизнь и Дахут – твоя дочь.
«Другой, – мысленно повторил Грациллоний, – другой». Конечно, мы другие. Дочь Дахилис пошла в мать – красавица, умница, такая… одухотворенная, что ли.
После выкидыша у Иннилис Виндилис настояла, чтобы сестра принимала траву, и Грациллоний согласился. Еще один выкидыш мог погубить Иннилис, или же она могла родить кого‑нибудь вроде слабоумной Одрис. Шести королев, способных родить, вполне достаточно.
Иннилис не просила короля воздерживаться от плотской любви. Со временем он выяснил, что ей больше всего нравится: долгие поцелуи и ласки и единственное нежное проникновение. В половине случаев близость явно доставляла ей удовольствие, в половине – не причиняла видимых страданий. По крайней мере, вслух она ни в чем мужа не упрекала.
Той ночью она долго не засыпала, что было непривычно. Он чувствовал ее напряжение, ему даже показалось, что она дрожит.
– Что тебя гнетет? – спросил он. Иннилис ответила уклончиво, но Грациллоний не оставлял попыток дознаться. Наконец она призналась.
– Я боюсь за тебя, Граллон. – Подобно большинству исанцев, Иннилис редко называла его полным именем, предпочитая сокращенный вариант. – Ты уезжаешь…
– Я вернусь.
– Да, ты обещал, – Иннилис вздохнула. – Но как долго тебя не будет? И как долго ты у нас еще задержишься? Тебя ведь наверняка тянет домой.
Грациллоний промолчал. До сих пор никто не задавал ему это вопроса, над которым сам он задумывался не раз. Подумать только – Иннилис! Вот уж от кого он не ждал подвоха! Во имя Аримана, что ей ответить?
Разумеется, в Исе предстояло еще много дел, а он терпеть не мог оставлять что‑либо незавершенным. Этот город был вызовом, который он принял. Государственные дела – вовсе не то, что рубка леса или пахота, тут полным‑полно подводных камней… Но и удовольствие от успешно законченного дела получаешь несравнимое. Своей волей творить закон, пересоздавать историю, защищать и направлять людей… Что из всего этого выйдет? Варвары обломали зубы о крепостные стены Иса, но в других местах они по‑прежнему кишмя кишат, приходят по суше и приплывают морем.