***
На проходной уже стояли Ольга Чернова и лейтенант Гавриков. Рядом с ними высокий мужчина о чем-то спорил с охраной.
Что это за полудурок? спросил себе под нос Белкин, глядя на жесты и поведение мужчины.
Да успокойся. Двадцать минут, и все, пойдешь домой. Вот твоя шаверма в лаваше, как ты просил, приструнил мужчину мощный Гавриков.
Аванс где? в тон ему ответил долговязый.
Ольга, что за проблемы, что за тип? поинтересовался Белкин.
Товарищ майор, у нас заседание по Смутному времени. Семен Семеныч из двойников, который Грозного играет, заболел, вот в милиции знакомые нашли, типаж соответствует. Заседание-то не перенести.
Оль, да это ненормальный какой-то.
Сойдет, ему надо-то текст по бумажке прочитать. Тем более мы опричнину разбираем, а там Грозный уже кукухой поехал, капитан Чернова махнула рукой.
Ну, если так, то и этот полудурок сойдет, одобрительно закивал Белкин. Гавриков, ты, если что, не церемонься.
Так точно, Гавриков вдохнул побольше воздуха и стал еще шире и атлетичнее.
Ленин, в отличие от Грозного уже привыкший к судебным заседаниям, весьма учтиво поприветствовал охрану, в сопровождении офицеров прошел в знакомый кабинет и занял свое место в зале.
За суфлеров прокатите, если не справлюсь, подмигнул Ильич офицерам.
Через пару минут появился царь, потом Керенский, Витте, Корнилов, Дыбенко, какие-то люди в строгих стародавних мундирах. Царь весело помахал Ленину рукой.
Коля, последнее заседание, и будет тебе импичмент! по-дружески сказал Ленину царь.
Владимир Иванович Калинин на этом празднике жизни оказался случайно. Он всю жизнь отработал на Кировском заводе, в литейно-механическом цехе, пока однажды местный гуманитарий из заводской библиотеки не обнаружил, что Владимир Иванович очень схож с Николаем Вторым. С тех пор началась императорская карьера Калинина, и его охотно приглашали в суд за умеренный гонорар (ибо для обывателя он был ничем не примечательным бородатым мужиком).
Владимир Иванович, мы еще покартавим, отозвался Ленин, истерично рассмеявшись. Видимо, Ильич готовился дать свой последний, действительно решительный, бой.
Встать, суд идет! прозвучал голос секретаря судебного заседания. Публика почтительно встала. Между рядами прошла молодая дама в мантии, однако даже сквозь мантию Панько с Белкиным что-то умудрились рассмотреть и одобрительно переглянулись, проводив мантию взглядами.
«Ну что, Ильич, погнали», сказал Белкин про себя. В принципе, ему было все равно, осудят ли Ленина, оправдают, наклеят все грехи, судьба Ульянова его мало интересовала. У Панько были двойственные чувства: если Ленина признают виновным, то тело наконец-то вынесут из мавзолея и ликвидируется публичная гробница фараона. Но будучи пролетарского происхождения, Панько всем своим естеством было на стороне вождя угнетенных масс.
Исторический верховный суд начинает свое заседание в отношении Владимира Ильича Ульянова-Ленина, уроженца Симбирской губернии, русского, 1870 года рождения. Ленину вменяется сотрудничество с иностранными державами во время империалистической войны, развал фронта, призывы к свержению государственной власти, экстремизм, судья, чудесная женщина, четким голосом перечисляла грехи. Присутствующие не очень-то вслушивались, все было давно известно. Все ждали, что скажет Ленин. Ильич в это время вожделенно смотрел на бутылку воды, услужливо стоявшую на столе, и ждал, когда судья закончит, а он, не нарушая этикета, утолит жажду.
кроме того, создание экстремисткой партии РСДРП большевиков, впоследствии ВКП(б), в дальнейшем КПСС, в дальнейшем судья осеклась и закончила речь.
«Пшшш», легко отозвалась в тишине открываемая бутылка минералки.
Владимир Ленин, что можете сказать, добавить или опровергнуть?
Да все было не так, совершенно не так, бойко начал Ильич (видимо, минералка оказала свое целебное действие). Во-первых, вы мне приписываете небывалые заслуги. Революция 1905 года, вооруженное восстание в Москве это пролог революции 1917 года, которую я, с ваших слов, кхе-кхе, замутил. Так вот, в 1905 году я был за границей, в Швейцарии, и рабочие, русские, украинские, белорусские и все остальные рабочие, отлично справлялись без меня.
Вы направляли их деятельность из-за границы, заявил обвинитель из ЦИК.
Помилуйте, голубчик, вы, может быть, не знаете, но в 1905 году не было интернета, только телеграмм-канал, шутливо заметил Ленин. О ходе событий мы узнавали в лучшем случае через день-два.
Это ничего не меняет, вы писали наставления и призывали к сопротивлению.
Возражаю, не к сопротивлению, а к справедливости.
По-вашему, справедливость заключается в насилии? не унимался гособвинитель.
Ленин стушевался: сейчас достанут листовки, процитируют что-нибудь из собрания сочинений, а там действительно призывы к вооруженной борьбе. Царь повернулся к Ленину и скорчил гримасу.
Абсолютно верно, Ульянов провоцировал несчастных, малограмотных рабочих, которые ничего не понимали и по наивности своей поддались на уговоры бунтарей, не щадя живота своего. А сам отсиделся в иммиграции, представив себя жертвой самодержавия. Подлец, заключил царь.
Ишь ты, какой умный, не дожидаясь, пока дадут слово, Ленин вскочил с места. А сам-то где был девятого января 1905 года, когда в воскресный день палили в толпу, которая, кстати сказать, шла безоружной?
Меня не было в Петербурге, истошно заорал царь, не было, слышишь, мать твою, не было!
«Переигрывает, подумал Белкин, может, тоже с опохмела, хотя вроде непохоже, царь не употребляет».
Ладно, не было. Кто стрелял, солдаты, казаки, полиция, жандармы кто? спросил Ленин уже тихим голосом.
Судья молча рассматривала публику: ну хоть один бы что-то возразил Ленину.
Уважаемый суд, его величества и впрямь не было в Петербурге, начал говорить свидетель Витте, и вероятнее всего, что события Кровавого воскресенья развивались вопреки его воле.
«Так и запишем», про себя отметил секретарь судебного заседания.
Я не я, значит, и воля не моя, язвительно произнес Ильич. Что ж, пусть так. Только почему не наказали Щербачева Дмитрия Григорьевича, командовавшего особым отрядом гвардейцев, что устроили расстрел? Потом этот Гадон, как его? вопросил Ленин.
Что? В суде выбирайте слова! возмутилась судья.
Он, знаете ли, и не такое еще может загнуть, заметил кто-то из свидетелей.
Эй, знатоки, историю учить надо, выкрикнул с места, словно мальчишка, Ленин. Гадон Владимир Сергеевич. Хотя, может, вы и правы, гражданин судья. Гадон, тот, что командовал Преображенским лейб-гвардии полком во время расстрела, и многие, многие другие назовите мне хоть одного, кого бы царь публично наказал за Кровавое воскресенье, ну хотя бы высек. А?
Ильич выиграл первый раунд, обвинять его дальше за 1905 год было себе дороже.
***
Панько почувствовал, что ему становится душно. Заседание тяжелело поминутно. «Скорей бы перерыв». Ленин доказывал неизбежность революции, кивая то на полуколониальный Китай, то на выступления рабочих в капиталистической Германии:
И в конце концов, все либералы и консерваторы говорили, что самодержавие исчерпало себя.
В этом корень зла, Владимир Ильич? вежливо спросил царь.
Нет, вся беда и трагедия русского народа в том, что прошлое оказалось слишком упрямым.
Суд объявляет перерыв.
«Наконец-то», вздохнул Панько.
Белкин, перекурить надо, толкнул он в бок товарища.
***
В курилке было тихо. Какой-то судья затягивался сигариллой, не снимая мантии. Пахло дорогим табаком.
Заморские? поинтересовался Ленин у судьи.
Ага, угощайтесь, Владимир Ильич, судья любезно протянул Ленину пачку.