История Оуян Лианя - Цзяньмин Хэ

Хэ Цзяньмин

История Оуян Лианя

С печалью я гляжу на смерть друзей,

чьи души отлетели в мир иной.

От ярости жесток, остёр как меч,

Рождается из тьмы и скорби стих мой.

Но вот дочитан он, не напишу

я больше ни строки, я покорён.

Лишь лунный лик всё льёт

безбрежный свет

на одеянье чёрное мое.

俄文翻译版经河北少年儿童出版社有限责任公司授权于全球市场独家出版发行。

保留一切权利。未经书面许可，任何人不得复制、发行。

ООО «Детское издательство провинции Хэбэй» предоставляет исключительное право на издание и распространение данного произведения на русском языке

ООО «Международная издательская компания «Шанс».

© ООО «Международная издательская компания «Шанс», перевод, оформление, 2022

© ООО «Детское издательство провинции Хэбэй», 2022

Все права защищены.

Пролог

Боишься не лезь в революцию!

Наступала весна. По китайскому лунному календарю, седьмого февраля 2021 года оставалось всего пять дней до нового года и прихода весны. Наткнувшись на эту дату «7 февраля»,  взгляд мой застыл и помутился от слёз.

И всё из-за него юного революционера, безжалостно убитого врагами в этот же день, но девяносто вёсен назад.

Сегодня тот юный революционер едва ли кому-то известен, но тогда, девяносто лет назад, именно он растревожил на шанхайской набережной группу студентов, учившихся у Лу Синя[1]. Многие из них под влиянием юноши также встали на революционный путь и позже героически все как один погибли вместе с ним. Гибель этих молодых людей погрузила Лу Синя в глубокую скорбь и побудила написать знаменитый некролог «В память о забвении».

«Я потерял хороших друзей, а Китай прекрасных молодых людей»

Узнав сколь варварски убийцы расправились с его студентами, Лу Синь преисполнился нестерпимого горя. А три дня спустя встретился с Фэн Сюэфэном, лидером ушедшей в подполье китайской Компартии, после чего в слезах написал:

Когда юного героя убивали враги, с ним рядом были ещё двадцать три бойца Компартии и революции, в том числе: Хэ Монетой его революционный наставник, один из родоначальников КПК, близкий друг Мао Цзэдуна и Цай Хэсэня; Линь Юйнань лидер китайского рабочего движения; Ли Цюши лидер китайской революционной молодёжи; а также приверженцы «Лиги левых писателей» Ху Епин (муж писательницы Дин Лин), Жоу Ши, Инь Фу, Фэн Кэн и другие.

Многие из этих взрослых хорошо знали юношу, любили его и всячески оберегали, считая своим младшим братом.

 Проголодался, братишка?

 На шанхайской набережной, братец, столько машин! Осторожней улицу переходи!

Примерно так, заботливо, и наставляли его. А он всякий раз отвечал им: «Угу, угу» или «Понял, понял», да тут же и убегал от них так стремительно, что старшие братья по революции в шутку дразнили его «маленькой ракетой».

Единственным исключением среди них был близорукий Жоу Ши, носивший очки. Он называл юношу «маленький учитель». Жоу Ши слыл классическим представителем «Лиги левых писателей»  самым близким Лу Синю молодым писателем бунтарской закваски. Но даже этот писатель, несмотря на всю свою самобытность и оригинальность, однажды публично признался, что присоединился к революции и Коммунистической партии, благодаря вере, полученной от этого юноши. «Глаза его напоминают бойницы крепости, из которых вылетают огненные ракеты, разя врагов революции Глядя в эти глаза, даже я, слабый телом, окреп и утвердился в коммунистической вере!» На тот момент Жоу Ши исполнилось двадцать девять, и он считался одним из самых многообещающих учеников Лу Синя. Сам же Лу Синь вышел из идеологической «тьмы», когда ему было почти столько же, сколько «маленькому учителю».

Именно их революционную группу враг окружил и почти полностью ликвидировал в ходе сложной операции, которую я опишу позже. Те же из них, кто попал во вражескую тюрьму, оказались во власти изможденья и тоски, если не считать нескончаемой череды изнурительных допросов. К счастью, Жоу Ши сидел в одной камере с «маленьким учителем», и у него было достаточно времени, чтобы выслушать историю революционной семьи юного героя. Но в то проклятое утро ещё и солнце не успело взойти, а начальник тюрьмы уже колошматил в каждую из их дверей и орал, как обезьяна, у которой в горле застряла рыбья кость:

 Вставайте, вставайте! Вас переводят в другие клетки!

Между камерами тут же началась «перекличка».

 Они решили с нами покончить!

 Что? Вот подонки! Ни свет ни заря

 Что ж! Революция это жертва! Пожертвуем жизнью!!

 Верно! Пусть умру я один за мной придут миллионы!

 Убьёте нас наше знамя подхватят другие!

Вторя собратьям, юный герой выкрикивал лозунги, размахивая над головой кулаками, и пламя его яростных глаз опаляло ненавистных врагов.

 Все мы готовы на смерть, но наш братишка ещё так юн!  сокрушался поэт Инь Фу.  Нельзя допустить, чтобы его убили!

Инь Фу горячо любил «братишку»  как, впрочем, и все остальные. Но уж совсем по-отцовски обращался с ним Хэ Мэнсюн самый старший боец, которому было уже далеко за сорок. Его взгляд, никогда не терявший твёрдости, в те минуты буравил юношу, едва достававшего до груди Инь Фу, и зрачки его разъедал беспросветный мрак.

 Почему мне нельзя на смерть? Отчего я не могу погибнуть, как вы?  молил их юноша об ответе, но все они, обычно такие заботливые, лишь молча отводили взгляд.

И он взорвался ведь в эти мгновенья враг уже выкрикивал их имена.

 Почему я не должен умирать? Я тоже хочу погибнуть! Вместе с вами!  резко обернувшись, он обхватил Инь Фу за плечо и начал скандировать его знаменитый «Гимн Первомая»:

 Заткнись, горлопан! Вот-вот подыхать, а ты всё не уймёшься?  один из солдат с винтовкой подскочил к юноше и огрел его по спине прикладом.

 Ты что творишь?!  возмутились узники революции в кандалах, выстраиваясь в шеренгу. Когда же их повели, шагавший впереди Хэ Мэнсюн обернулся и гневно упрекнул солдата:

 Много уменья нужно, чтобы ребенка бить?

 Оставьте ему жизнь! Он же совсем дитя!

 Изверги! Вспомните о собственных детях!  гнев смертников, идущих на казнь, выплёскивался на врага.

 Ладно, ладно! А ну, шагай! Пулями вас не накормят, чего галдите-то?  опасаясь бунта, солдаты чуть поостыли и торопливо погнали узников революции в арестантский фургон.

 Если нас ведут не под пули, то куда? Ах, вы подонки! Жульё! Ублюдки нации!  ругались узники, пока солдаты заталкивали их в фургон.

 Оставьте его!

Хоть враг и пытался выдать происходящее за «смену локации», все отчётливо понимали: близится их последний миг. Поэтому, когда их загоняли в арестантский фургон, Инь Фу и Жоу Ши даже перегородили двери, не давая запихнуть «братишку» в машину.

 Прочь!!

Солдатня заколошматила дубинками да прикладами по головам и спинам Инь Фу, Жоу Ши и других арестантов.

 Бить нельзя!

 Будете бить мы никуда не поедем!

Ситуация грозила выйти из-под контроля, и вояки наконец опустили дубинки.

 Да не надо меня тащить, я и сам заберусь!

Уроженец Хунаня, и так невысокий, да к тому же всего семнадцати лет, был очень проворным: он стремительно, как ракета, рванулся в фургон и протиснулся к Хэ Мэнсюну, которого называл «дядей».

Хэ Мэнсюн взъерошил густые волосы юноши и тихонько спросил его на родном хунаньском диалекте:

 Боишься?

Тот вскинул голову, твёрдым взглядом посмотрел на Хэ Мэнсюна и решительно покачал головой:

 Не боюсь! Если боишься нечего лезть в революцию!

 Вот! Все слышали, что говорит наш юный боец? Боишься не лезь в революцию!

 Правильно! Кто боится не революционер!

 Кто боится не коммунист!

И не успела машина тронуться с места, как по ней раскатилось дружным хором:

Так, вновь и вновь, скандировал Инь Фу свою поэму «Ведут на смерть так мы погибнем!», которая очень нравилась его собратьям по застенку. Но сегодня, читая её, Инь Фу переделал начальные строки, заменив «они погибнут» на «мы погибнем». И узникам революции, вторившим поэту в фургоне, оно придавало ещё больше мужества.