Да, только этого не хватало.
– Так лучше? – с тревогой в голосе спрашивает Нефедов.
– Нормально.
– Идем. До темноты мы должны одолеть перевал.
Идти становится труднее, мы поднялись высоко и здесь ледник покрывают довольно глубокие снега. Теперь мы движемся намного медленнее – профессор сперва проверяет ногой снег впереди, потом делает шаг. Ни он, ни я, точно сговорившись, не оборачиваемся. А зачем? И так ясно, что люди Надир шаха догоняют нас. Все может закончиться в любую минуту – выстрел, вспышка боли и темнота...
Шепот накатывает на меня вновь ближе к полудню. Те же призрачные голоса, те же слова:
– Остановись, человек… Присядь, дай отдых натруженным ногам… Остановись…
– Игнат! – окликаю я Нефедова. – У меня это… слуховые галлюцинации, короче.
– Это духи гор, – серьезно отвечает профессор. – Не слушай их. Думай о хорошем. Пой песни, только про себя. Не поддавайся!
Легко сказать. Как я могу думать о хорошем, если зловещие слова возникают прямо в голове?
– Твой путь завершен… завершен… завершен… Здесь твой последний приют… Остановись!
Потом приходят видения из прошлого. Сквозь повязку, закрывающую мне обзор, я вдруг ясно вижу майора Киверова. В пыльной хэбэшке с автоматом, он шагает рядом со мной и снег отчетливо хрустит под его сапогами.
– Не бойся, воин, прорвемся, – улыбается Киверов.
Жутко видеть эту вполне человеческую улыбку на мертвом лице – у майора снесено полголовы.
За Киверовым является тот самый блатнюк, которого я отоварил в поезде и который потом отделал меня в ресторане.
– Все, фраерок, приплыл ты, – косо ухмыляется он. – Сколь удавочке не виться, все одно затянется. Кранты тебе. Замочат вас, оленей, чертилы местные, на глушняк посадят.
– Сгинь! – говорю я уголовнику.
Он исчезает. Появляется Надя.
– Почему ты меня не любишь? Ведь я хорошая, Артем! Правда, я хорошая! И фигура у меня нормальная, и все остальное… Артем, вернись, пожалуйста! Я тебя очень прошу!
Я крепко зажмуриваю глаза. Никакой Нади здесь нет.
– Артем! Почему ты молчишь? Ты все время молчишь!
Надя. Опять она. Никуда не делась, идет рядом. Надя изменилась. Она стала ярче краситься, заимела вышитую гуцульскими узорами дубленочку, сапоги чулки и вообще превратилась в какую то куклу.
– Привет! – первой начала разговор Надя. – Как поживаешь?
Она улыбалась, всем своим видом давая понять – вот, мол, какая я, сама сделала первый шаг, цени, Новиков!
– Привет, – мой ответ был сдержанным, без эмоций. Для себя я все давно решил, Надя уже в прошлом. Но иногда прошлое вторгается в настоящее, особенно если оно живет с тобой в одном подъезде.
– А я на Новый год в Трускавец еду, – сказала Надя и искоса посмотрела на меня.
– Везет тебе, – я изобразил полуулыбку.
– У нас путевки. Группа, семь человек, – продолжила она. – Нелька, Светка, Венерка, я, Роберт, Саша Симагин и…
Последовала драматическая пауза. Ясно, сейчас я услышу ГЛАВНУЮ новость.
– …И Геннадий Павлович, – закончила Надя, облизнув кончиком языка накрашенные губы. – Он – доцент с нашей кафедры и куратор нашей группы.
– Ну, удачно вам съездить, – я обошел девушку, сделал шаг, другой.
– Он мне предложение сделал! – в отчаянии крикнула Надя. – Он молодой, тридцать один год всего! У него «Жигули», тройка! Понял!
– Да понял, понял, – не оборачиваясь, усмехнулся я. – Совет вам да любовь…
И вот теперь она идет рядом и канючит:
– Арте е ем! Ну Арте е емка…
А еще она приезжала ко мне в армию.