Когда Артем Новиков в 1979 году получает в наследство от дальнего родственника запертую шкатулку, он еще не догадывается, что судьба его отныне накрепко связана с Чингисханом. Серебристая фигурка заставит Артема расстаться с близкими, изменит характер, бросит в огненный ад Афганской войны - и покажет, как нищий монгольский сирота, обреченный на смерть, стал Властелином Вселенной. Сила Чингисхана дремлет, но близится день, когда она сможет вернуться в мир.
Содержание:
Глава первая - 10,4 мм 1
Глава вторая - Наследство 3
Глава третья - Серебряный конь 5
Глава четвертая - Метаморфозы 7
Глава пятая - Профессор 9
Глава шестая - В западне 11
Глава седьмая - Рождение Темуджина 12
Глава восьмая - Пристальное внимание 14
Глава девятая - Повестка 15
Глава десятая - Черное озеро 17
Глава одиннадцатая - "Еще вздрогнет небо от копоти!" 20
Глава двенадцатая - Гости из прошлого 21
Глава следующая - Колесико 23
Глава четырнадцатая - "И вновь продолжается бой!" 25
Глава пятнадцатая - В путь! 27
Глава шестнадцатая - За речкой 29
Глава семнадцатая - "Золотой дух" 32
Глава восемнадцатая - Бремя белого человека 34
Глава девятнадцатая - Спасение 36
Глава двадцатая - Между жизнью и смертью 37
Глава последняя - Тайна Чингисхана 39
10 вопросов автору о "Чингисхане" 41
Примечания 41
Сергей Волков
ЧИНГИСХАН
Книга 1. Повелитель Страха
"Боишься - не делай, делаешь - не бойся!"
Чингисхан
"В истории возвышения Чингисхана сомнительно все, начиная с даты его рождения"
Л. Н. Гумилев
Глава первая
10,4 мм
Приклад винтовки вжимается в плечо. Черное яблочко мишени садится на пенек мушки. Теперь нужно убрать дыхание. У каждого стрелка своя метода. Кто-то набирает полную грудь воздуха и пытается не дышать, пуча глаза. Кто-то дышит, но животом, стараясь, чтобы плечевой пояс оставался неподвижным. Я использую "способ Маратыча" - делаю глубокий вдох, прокачивая альвеолы, потом вдыхаю вполсилы, а последний перед выстрелом вдох делаю еле заметный, одними верхушками легких. И ласково нажимаю на спусковой крючок.
Выстрел!
Рука привычно передергивает затвор, серый цилиндрик гильзы прыгает по полу. Я с наслаждением вдыхаю пороховую гарь. Маратыч приникает к окуляру зрительной трубы. Он еще не увидел, но я уже знаю, что попал. Это знание обычно приходит еще до выстрела. Если прицел взят правильно, если дыхание не сбилось, если не дрогнул палец, если тот неведомый медицине орган, что есть у каждого настоящего стрелка, вовремя подсказал: "Пора!" - будет десятка.
Эта самая десятка размером с двухкопеечную монетку. Десять и четыре десятых миллиметра, если быть совсем точным. Попасть в нее с пятидесяти метров - та еще задачка. Но мы попадаем, кто-то чаще, кто-то реже. Сегодня мне везет. Сегодня я отстрелялся "по-ворошиловски".
С чувством удовлетворения от хорошо сделанной работы я встаю с мата, держа винтовку стволом вверх. Это уже рефлекс - только стволом вверх, в серый деревянный потолок. От греха. Ибо - были случаи. Маратыч часто любит повторять: "Каждая буковка в правилах техники безопасности написана кровью тирщиков". Тирщики - это он так называет всех стрелков, в том числе себя и нас, членов сборной команды по пулевой стрельбе спортобщества "Динамо" города Казани.
Я улыбаюсь. Маратыч, наконец, высматривает в трубу результат последнего выстрела и его изуродованное шрамами лицо искажает зверская гримаса. Это означает - мой тренер доволен.
- Пятьдесят семь из шестидесяти, - скрежещет Маратыч. - На зоналку ты, считай, отобрался. Если там выступишь не хуже - поедешь на первенство Союза…
- А если и там будет так же? - спрашивает мой приятель Витек Галимов, двигая белесыми бровями.
- Если да кабы… - ворчит Маратыч, скаля прокуренные клыки. - Думаешь, он один такой? Все в сборную хотят…
Я на секунду зажмуриваюсь. Сборная, Олимпиада… Она, конечно, будет только через год, но все же…
- Кор-роче: мечтать не вредно, - подытоживает Маратыч. - Все, пацаны, на сегодня шабаш!
Я сдаю винтовку, иду в раздевалку. Там уже никого нет - Маратыч отпустил всех пораньше, чтобы дать мне возможность отстрелять серию в спокойной обстановке. Из болельщиков присутствовал один Витек, но ему можно, потому что, во-первых, он мой друг, а во-вторых, он "везунок".
В раздевалке пахнет табаком, потом, резиной, бензином и машинным маслом. Помимо нас, тут переодеваются еще мотоциклисты-кроссовики, но у них тренировки утром. Мы практически не пересекаемся и знаем о наших коллегах только по этому терпкому запаху гаража, запаху суровых мужчин. Впрочем, порох, которым пропахла моя футболка, в этом плане ничуть не хуже. "Стрельба в цель упражняет руку и причиняет верность глазу" , - любит повторять Маратыч. Мы ему верим, он двадцать семь лет отслужил в армии и прошел три войны.
Я переобуваюсь. Витек вьется рядом. На его веснушчатом лице живет такая широченная улыбка, словно это не я, а он только что отстрелялся на золото.
- Может, отметим это дело? - заговорщицки подмигивает мне Витек. - Айда в "Вампир", вмажем по паре кружек, а?
Я зашнуровываю кеды, вешаю на плечо синюю сумку с красной надписью "СССР" и виновато хлопаю его по плечу. Витька хороший парень, но мне сегодня не до бухла.
- Давай в пятницу, - говорю я. - А сегодня я Надюху в кино пригласил.
- Это которую Надюху? - немедленно задается вопросом Витек. И тут же сам себе отвечает: - С геофака? Или Аверину?
- Ты ее не знаешь. Она в КАИ учится, - я смотрю на часы. Времени у меня в обрез - добраться до дома, переодеться и подскочить к "Дружбе".
Июльская жара обрушивается на меня, солнечные лучи прошивают тело навылет. Над Казанью плывут белые облака. Они отражаются в Волге и издали кажется, что по огромной реке плывут льдины. Горячий ветер гонит облака в сторону Верхнего Услона. За Волгой висит желтоватое марево. Облака тают в нем, зной плавит их, как куски масла на сковородке.
Сад Эрмитаж манит прохладой. Там, под сенью листвы, с визгом носится ватага голоногих пацанов, поливающих друг друга водой из брызгалок. Колокол громкоговорителя звенит голосом Пугачевой: "Лето, ах лето…". Здорово было бы сейчас купить мороженное, присесть на скамейку под раскидистым тополем, откинуться на изогнутую спинку и насладиться покоем. Но покой нам, как известно, только снится, потому что жизнь - это вечный бой.
Я останавливаюсь на углу Щапова и Пушкина у автоматов с газированной водой. Стакан чистенькой, без сиропа - вот то, что мне нужно. В кармане бренчит мелочь, но копеек там не оказывается. Кидаю в щель троячок, автомат урчит, клокочет и плюется рассерженным верблюдом. Стакан остается практически пустым. Воды нет. Ее выпили измученные июлем сограждане. Проходящие мимо девушки смотрят на меня с сочувствием. С трудом одолеваю соблазн хватить стаканом об раскаленный асфальт и иду вниз, к Кольцу.
Я несколько слукавил, когда говорил Витьку про кино. То есть в кино-то мы с Надей сегодня идем, но до того мне нужно встретиться с одним человеком. Человек этот - "жук". Ну, или "жучок". Так блатные называют подпольных торговцев книгами. "Жучки" работают тихо, скрытно, но в отличие от магазинов, способны достать любое издание, любую книгу, хоть современную, хоть букинистическую.
Мой "жучок" - старый, лысый человечек с унылым пористым носом, нависающим над толстыми губами. Его зовут вычурно и провокационно - Соломон Рувимович. Он работает в "Доме Печати" на улице Баумана в киоске периодики. Это очень удобно для "жучка" - заказчики могут подходить под видом покупателей, листать газеты, журналы, беседовать с продавцом, не вызывая никаких подозрений.
Соломон Рувимович обещал найти для меня прижизненное издание Гиляровского. Эта книга нужна мне для курсовой. Курсовая - мой хвост, без нее об учебе можно забыть. Говорят, что дореволюционный вариант "Москвы и москвичей" содержит несколько глав, отсутствующих в советских изданиях "дяди Гиляя". Тема моей курсовой звучит несколько пугающе для неподготовленного человека: "Мещанство в русской журналистике начала ХХ века". Материалы по такой теме собирать трудно. Я очень надеюсь на дореволюционного Гиляровского и Соломона Рувимовича.
"Дом Печати" серым утесом высится над улицей Баумана. Вдали, в знойном мареве, колышатся стены и башни казанского кремля. Узкая пирамидка Сююмбеки кажется новогодней елкой, которую неведомый шутник выкрасил в кирпично-красный цвет.