Без обслуживающего персонала, способного адекватно отреагировать на вторжение. И если это правда, то рассчитывать на помощь не приходится. С другой стороны, хозяева хранилища могут вернуться в любой момент. И что тогда?
Конечно, эти хозяева могут быть представителями негуманоидных форм жизни с негуманоидными же логикой и мотивацией поступков. Вдруг они и знать не знают о Первой директиве, не говоря уже о Второй. Это также может объяснять их бездействие. Возможно – но маловероятно: слишком высокотехнологична инфраструктура базы. Поднявшийся до таких высот разум, хоть гуманоидный, хоть нет, не остался бы незамеченным в Галактике.
Первый среди желтых поморщился.
Надо было принимать решение. Но какое?
Итак.
Ход его мыслей прервал писк дверного сенсора. На пороге появился Второй среди желтых. Вид у него был крайне встревоженный. Грудь тяжело вздымалась. Видно, бежал со всех ног, запыхался.
– Что случилось? – поднялся навстречу Первый.
– Только что… зафиксирован… хронопереход… – доложил Второй, пытаясь задержать дыхание.
– Что?! Здесь нет ошибки?
– Хронопереход! – подтвердил Второй. – Никакой ошибки нет. Мы не смогли проследить, откуда, но конечная точка примерно определена.
– И куда? – Первый из желтых ощутил, как пол, обычно такой надежный, колеблется под его внезапно ослабевшими ногами. Он ухватился за край стола. Устоял, но в ушах зашумело.
– Примерно восемь тысячелетий, направление – из будущего в прошлое.
Первый среди желтых добрался до кресла и бессильно в него рухнул.
– Красные?
– Нет информации, – развел руками Второй. – Датчики зафиксировали сам факт хроновыброса. Здесь, на планете. На этом материке.
– Ты понимаешь, что означает, если хронопереход осуществили красные?
Отчаяние сковало Первого среди желтых.
– Прекрасно понимаю, – кивнул Второй. – Это катастрофа.
ЭПИЗОД 2
Чего не увидел Шпунтик
Воздушное пространство Китайской Народной Республики, май 2009 года
Кот Шпунтик медленно погружался в пучину отчаяния.
Шпунтик ощущал себя покинутым на произвол судьбы и отчасти даже преданным. Он обреченно смотрел на прутья клетки, а кругом отвратительно – равномерно и настойчиво – гудело, гудело и гудело, выводя из себя и не давая покоя. Навязчивый гул шел, казалось, отовсюду и не прекращался ни на секунду. Сначала кот очень от этого нервничал, но гудение не исчезало, и он незаметно пообвыкся, хотя бдительности старался не терять: кто его знает – вот сейчас оно просто гудит, а потом возьмет, да как выскочит! Мало ли что.
А еще были отвратительные, незнакомые и насквозь безжизненные запахи, которые обрушились на несчастного Шпунтика одновременно с гудежом. Это оказалось так неожиданно, что сначала кот с трудом удержался, чтобы не заорать в голос, и только присущее ему от природы самоуважение помогло справиться со столь малодушным порывом. Одумавшись, Шпунтик в который уже раз побился о прутья клетки и снова убедился, что тот, кто клетку изготовил, очень хорошо знал, что делал: выбраться наружу не было ни малейшей возможности. Клетка тряслась, но стояла непоколебимо. А гаже всего было то, что сверху накинули занавеску. Было от чего впасть в отчаяние!
Сквозь щель в занавеске Шпунтик изредка видел непонятных женщин в синих жакетах и юбках: они звенели посудой, пахли невкусной едой, шипели открываемыми бутылками, щелкали запорами ящиков, словом, вели себя странно, потому что ни одной из них – ни одной! – не пришло в голову узнать, как чувствует себя в своем тесном узилище одинокий кот страдалец, не нуждается ли в чем, не впал ли в тоску и печаль, не желает ли принять питания или же услышать слово приветное, и вообще… Совершенно бездушные люди, а еще женщины!
Среди женщин Шпунтик признавал исключительно кошек.