Однако борщи готовит неоспоримо Украинские.
С каких же это пор он начал величать её по имени-отчеству? Ну это ещё дети рядом жили Да, точно Сперва в шутку, теперь просто самои только так, а не иначевыскакивает, на автомате.
А и на что тут удивляться? от косы осталась только стрижка волнистых волос ослепительно белой седины вокруг лица в сухих морщинах. Пенсионерка Антонина Васильна Марину знает назубок, но всё равно порой ещё полистывает Причём из самых давних годов издания.
Но стройность всё так же при ней. Тонюсенька
Вот так, с достоинством и без суеты, с приличествующей Старшему Преподавателю Кафедры Английского языка Государственного ордена Трудового Красного Знамени Педагогического Института имени (нет, придётся всё ж таки перевести дух), да, с неторопливостью, и не углубляясь в медитации на какую-либо из длительно конкретных тем, Дмитро Иваныч снизошёл на площадку между своим и четвёртым этажами.
Навстречу раздавался звук поспешливо-уверенных шагов, а вскоре различилось и запыханное сопение через нос
* * *
Комплектующая #2: Звучание Отчаяния
На выходе из подъезда через дверь распахнутую давно и безвозвратно, пришлось немножечко прижмуриться от солнца прямо над самой головой. Каждый из глаз жмурился чуть-чуть по-своему: тот, который левый, поплотнее, а правый не настолько же и потому, со стороны, лицо, наверное, казалось заносчивым и храбрым или уж так ей просто чувствовалось, про себя, изнутри.
Инна замерла на полминутки, лицом к лицу жаркого солнца середины лета, что длилось уже без конца и края и ему столько же ещё до сентября, а затем перешла поперёк асфальтовой дорожки перед зданием в тень по ту сторону, под рослые деревья вишен, и миновала невысокий борт дощатого квадрата песочницы, где вкруг осевшей горки мелкого речного песка ёлзала малышня, таская свои малявские машинки по зыбучим волнам барханистой россыпи:
Зззввв! Вввзззз! Би-бип! Ухади с далоги!
Сам ухади! Дырр! Др-дырр!
Машинки бодаются, лоб в лоб, жестью своих кабинок, на волосах толкачей-водителей вздрагивают, то ярче, то угасая, пятнышки солнца, что прорываются сквозь листву в древесных кронах, тут и там, как только ту взъерошит ветерком.
Потом один из них уступит и повзызыкает в объезд песчаного Монблана, за которым совсем уж карапузики старательно грузят свои ведёрки тощими струйками пескапару-другую полупустых совочковчтобы неуклюже вытряхнуть его за борт.
А больше никого и нету на весь двор, но не в песочке же играться третьекласснице.
Ещё несколько замедленных шагов и, не выходя под бельевые верёвки для стирок, протянутые от столба в центресовсем пустые сегодняона остановилась потрогать шершаво-плотную кору вишни, потому что дальше опять начиналось жаркое солнце середины дня из середины лета.
Сегодня папа уже приезжал на обед. Он подогрел борщ на газовой плите и они пообедали за кухонным столом, потому что мама с утра ушла на свою работу в институт, а стол на кухне хоть и маленький, но как раз на двоих.
Борщ вкусный был папа всегда кладёт в него сметану полной ложкой, с верхом, но просто он сегодня сердится и молчал всё время, пока не крикнул, что сколько можно уже болтать ногами и пяткой табуретку бить, а лучше допивала бы свой стакан маминого вишнёвого компота, который он налил из белой кастрюли из холодильника.
Потом она на минутку зашла в туалет, а когда вышла, он уже уехал обратно на работу.
Поэтому осталось только выйти во двор.
Она всё так и держала руку на тёмной шершавости, а кора щекотала ей ладошку, вверх-вниз, пока не пришла Инга из первого подъезда. Конечно же как всегда в пляжной шляпе её мамы, из жёлтой соломы, но даже и под ней, под соломой, её веснушек рыжих только прибавляется, больше и больше, каждый день. Просто какой-то рыжий светофор.
Приветики.
Приветики.
На Инге сарафан почти такой же как у Инны, но сандалеты белые, а не светло-коричневые. Однако белая краска уже потрескалась вся, за половину лета, а на светло-коричневом трещинок почти что и не видно. Если не присматриваешься слишком уж совсем.
Через плотно утоптанный грунт под верёвками полз неторопливый жук направляясь к трансформаторной будке.
Давай убьём! сказала Инга. Он каларада, от них вред.
Нет, каларады зелёные бывают, и в тёмную полоску на спине.
Ой! Как будто много ты в них понимаешь! Дура!
Сама дура!
Пыльная сандалета в облезлых пятнах, с когда-то белым ремешочком поперёк подъёма, вскинулась вместе с ногой, чтобы с полного разгона притопнуть по коричневой спине жука-тихохода, где ни одной полоски. Ещё и поворочала свой нос, туда-сюда, а когда переступила вбок, вместо жука осталась только какая-то мокрая какашка.
Ве!
Инна решила вообще с ней не разговаривать и не дружить.
А потом Инга стала приставать к мужчине, который случайно проходил через двор по асфальту дорожки. Она ухватилась пальцами за свой нос, как будто чтобы высморкаться или сдержать чих, который вдруг в нём защекотал, но а на самом деле, чтобы скрыть лицо ладонью, как бы маской, и начала свои приставания:
Дяденька! Вы моего котёночка не видели? Серенький такой!
На самом деле, у Инги и близко не было никакого котёнка, и во всём дворе тоже. Мамаши разных малышей из песочницы давно прогнали единственную дворовую кошку и той пришлось утаскивать своих котят за шкирки из-за трансформаторной будки в соседний огород за старым забором.
Мужчина вежливо развёл руками и сказал, что не видел, нет, и пошёл дальше по асфальту к следующей пятиэтажке.
Инга отпустила свой нос, начала хихикать, но Инна с ней всё равно и дальше не разговаривала.
Тут вышел Виталик из второго подъезда:
Ну чё вы тут?
Да так ничё, сказала Инга, поправила свою солому на голове и заложила ногу за ногу, стоя, а потом вдруг закричала: ой, смотри! опять каларады!
Под верёвками для стирок ползли два новых жука, и снова к трансформаторной будке, но ещё не достигли мокрого места от недавно расквашенного.
Щас я их! сказал Виталик.
И я! И я!
Не давите жуков! Не давите жуков! закричала Инна.
Но те подбежали и растоптали безвредную пару, не зелёных и без полосок, ещё и смеялись, как два дурака.
Тогда Инна развернулась и ушла в свой подъезд мимо песочницы, откуда карапузики вымётывали песок, приговаривая «буу!» ему вслед, а малявки уже перестали взыкать и копали пещеру-гараж для своих машинок в боку Монблана
Возле своей двери Инна остановилась, чтобы достать ключ, который висел на верёвочке у неё на шее, под сарафанчиком, но услышала как сверху кто-то спускается бегом вприпрыжку, да ещё и посвистывает, поэтому она обернулась посмотреть.
Это был Витя со второго этажа, совсем взрослый девятиклассник.
Он перестал свистеть и важной походкой прошёл мимо Инны, когда она уступила ему путь обернувшись спиной к своей двери. Однако сойдя с площадки на одну ступеньку, девятиклассник вдруг встал, обернулся и сунул руку ей между ног, под сарафанчик. И ущипнул за писю, сколько пускали трусики.
Было не так больно, чтобы заплакать, но всё равно плохо. Инна плотно стиснула губы, приставила указательный палец к своему виску и покрутила молча и без слов.
Оно само собой так получилось, потому что она уже видала, что если мама так покажет папе, то его это очень злит.
Витя засмеялся, опять засвистел и попрыгал из подъезда вон
Стоя посреди гостиной, Инна решила даже не подходить к окну и не смотреть, что там делают те два дурачка, которые могут только жуков калечить и тупо хохотать.
Но и в гостиной делать нечего, тут только молчаливая посуда с фужерами за стеклом серванта да толстая кипа центральных газет на столе.