Прибыли, товарищ майор! Вот только порадовать нечем, обыск ничего не дал, отрапортовал Горохов и пошел ставить чайник. Проголодался я, слона бы сейчас съел!
Комарик снова издал булькающий звук и прикрыл ладонью рот.
Чего это он? глядя на стажера, поинтересовался Шура.
Страдает, улыбнулся Костин. Мы ведь с ним после посещения больницы в пельменную завернули, а потом в морг. Когда наш Игорек познакомился с «пациентами» Геннадия Карловича, он тут же побежал на свежий воздух. До сих пор пельменями давится.
Ладно вам, оставьте парня в покое, приказал Зверев. Яд вы не нашли, а выяснить что-нибудь важное сумели.
Евсеев сел за стол и сообщил:
Опрашивать киношников ты нам не велел, вот мы и не стали их баламутить раньше времени. Единственное, что удалось выяснить, это то, что Качинский накануне своего отравления ничего не ел, ни вечером, ни с утра. Так что версия о том, что яд ему подсыпали в еду, исключена.
Зверев насторожился:
Откуда такая уверенность в том, что он ничего не ел?
Помощница его рассказала, Софья Алексеевна Горшкова. Пока мы рылись в ее ящиках, эта самая Горшкова сообщила, как бы между прочим, что Качинский страдал каким-то там Евсеев достал из кармана клочок бумаги и прочитал по слогам: Га-стро-э-зо-фа-геальным рефлюксом. Вчера вечером у нашего режиссера случилось обострение этого самого рефлюкса. Горшкова нас уверила, что всякий раз, когда у Качинского обостряется этот самый рефлюкс, он ничего не ест точнее, не ел. Вот и непонятно, чем он мог отравиться.
Комарик снова издал булькающий звук, прижал руку к губам и жадно втянул ноздрями воздух. Он дышал так часто, что Веня решил придержать при себе очередную издевку.
Снова пельмени наружу просятся, ухмыльнулся Веня.
Зверев цыкнул на подчиненного:
Отстань от него! Так Если Качинский накануне ничего не ел, это не значит, что он ничего не пил. Воду-то уж он пил наверняка, и, скорее всего, не только воду.
Получается так.
Зверев хмыкнул:
Как ты там говоришь? Какой там у него был рефлюкс?
Гастроэзофагеальный!
Что это еще за болезнь такая? Язык сломаешь!
Комарик, который наконец-то совладал со своими приступами, поспешно вставил:
Гастроэзофагеальный рефлюкс это изжога
Что? Изжога?
Вот именно! Самая обыкновенная изжога.
Все снова посмотрели на Игорька. Тот начал розоветь и дышал уже ровнее.
Так, подождите-ка Зверев осмотрел присутствующих и обратился к Комарику: Как ты говоришь, выглядит этот рицин, которым отравили Качинского?
С виду это обычный белый порошок.
Без запаха и хорошо растворяется в воде?
Совершенно верно.
Зверев беззвучно рассмеялся:
А теперь скажи мне, вундеркинд, чем у нас обычно лечат этот твой рефлюкс?
Изжогу? Есть какие-то препараты, сейчас я точно не могу ответить!
Эх ты, знаток! Я не знаю, чем там у вас лечат твой рефлюкс, но знаю, как обычно избавляются от изжоги!
Как?
Изжогу лечат самой обычной содой! Ее едят ложкой и запивают водой или же растворяют в воде и пьют!
Зверев повернулся к Евсееву, тот кивнул:
Точно, моя мама всегда так делает!
Зверев фыркнул.
Здоровья и долгих лет твоей маме! А теперь скажи мне, Дима, что такое сода, точнее, как она выглядит?
Евсеев задумался, и тут его осенило:
Белый порошок без запаха!
Который
хорошо растворяется в воде!
Правильно! Зверев подмигнул Комарику. А теперь вспоминай, Димка, не находил ли ты во время обыска у кого-нибудь из наших киношников соду?
Евсеев встал и глупо уставился на Горохова:
Соду? Я?.. Ой
Я находил! воскликнул Шура Горохов и тоже изобразил глупую гримасу.
Где?
У этой же самой Софьи Горшковой! У нее, как сейчас помню, на журнальном столике стояла почти полная пачка.
Зверев строго посмотрел на Горохова:
Так. Шурик, не выключай плитку, чаи для вас с Димкой пока что отменяются.
Только для нас?
Для вас! Мы с Веней и Игорьком будем чаевничать, а вы, горе-поисковики, поезжайте обратно в общежитие и тащите сюда эту самую Горшкову вместе с ее содой.
* * *
Отрешенная и бледная как мел, Софья Горшкова сидела на табурете и трясущимися руками держала стакан с водой, который ей заботливо подал Комарик. Зверев сидел на крышке стола и отбивал пальцами барабанную дробь. Комарик с Костиным стояли у окна, а Шура Горохов за столом писал рапорт о проведенном задержании.
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел улыбающийся Евсеев. Он подошел к Звереву и положил на стол заключение экспертизы:
Все, как и предполагалось! В пачке с содой, которую мы изъяли в комнате гражданки Горшковой, присутствует рицин.
Горшкова вздрогнула и едва не выронила стакан:
Простите, я не понимаю
Что вы не понимаете? без особого нажима спросил Зверев.
В моей пачке с содой какой-то рицин?
А вы не знаете, что такое рицин?
Зверев не отрывал от Горшковой взгляд.
Н-нет
Рицин это белковый яд, которым был отравлен ваш режиссер!
Горшкова дернулась и все-таки пролила воду себе на подол.
Боже мой! Выходит, что это я отравила Всеволода Михайловича? Но как же так Боже, я же ничего
Зверев перебил ее:
Вы сказали, что накануне своей смерти Качинский ничего не ел. А что он пил?
Содовый раствор! У него случился приступ, и я женщина поставила стакан на стол и разрыдалась.
Комарик подался было вперед, но Зверев остановил его жестом.
Пока Горшкова плакала, Зверев внимательно следил за ней. Ближе к сорока, ровная челка, бледное остренькое лицо. Когда она сняла очки и стала тереть глаза, Павел Васильевич подал знак Комарику, тот тут же протянул женщине свой носовой платок. Софья Алексеевна кивнула и стала тереть и без того красные глаза.
Зверев выждал паузу и задал очередной вопрос:
Гражданка Горшкова, то есть вы признаете то, что это вы дали Качинскому яд?
Я делала ему содовый раствор! Он всегда его просил, когда у него начинался приступ. Да Всеволод Михайлович постоянно пил содовый раствор, и поэтому я всегда имела под рукой пачку с содой. Когда ему становилась плохо, я растворяла примерно одну-две ложки на стакан воды, и он его выпивал.
То есть о том, что в пачке подмешан яд, вы не знали?
Разумеется, нет! Да неужели бы я
Какие у вас были отношения с убитым?
Горшкова вздрогнула, вся как-то выпрямилась и расправила плечи:
А какие у нас с ним могли быть отношения? Он выдающийся деятель искусств, настоящее светило, а я тут женщина снова поникла. А я всего лишь его помощница. Я варила ему кофе, покупала еду и делала ему этот чертов раствор. Да откуда же я могла знать, что там какой-то рицин?
То есть вы были у Качинского на побегушках? оторвавшись от своей писанины, предположил Горохов.
Зверев строго посмотрел на Шуру, но Горшкова, похоже, вовсе не обиделась.
Всеволод Михайлович был исключительным человеком! Я и не только я, его боготворили! Да, я была его правой рукой, помощницей, даже прислугой, если хотите.
То есть вы все знаете о Качинском? вновь подключился к допросу Зверев.
Разумеется.
Расскажите нам о нем.
Всеволоду Михайловичу было пятьдесят пять, родился он в Коломне, в семнадцать лет переехал в Москву, был связан с большевицким подпольем. Работал на заводе. В девятнадцатом году поступил в Государственную школу кинематографии при Всероссийском фотокиноотделе Наркомпроса. Учился на курсах Погодина, помогал ему на съемках фильма «Жатва», где был вторым режиссером и снялся в одной из ролей. С двадцать второго по двадцать пятый год учился в мастерской Сочинского, продолжая работать на киностудии «Межрабпом-Русь» в качестве актера и помощника режиссера. В двадцать седьмом снял свой первый фильм, который тут же получил признание
А в годы войны?
Вместе с «Мосфильмом» был эвакуирован в Алма-Ату, где продолжал работать
Качинский был женат?
Трижды. Первой женой стала коммунарка Мария Яновна Штольц, которая умерла через год от тифа во время Гражданской войны. Второй женой Качинского стала народная артистка Малого театра Татьяна Титова, народная артистка РСФСР. Они прожили четыре года и развелись. В двадцать шестом Всеволод Михайлович женился в третий раз на Тамаре Хергиани. У них двое детей.