Если исследовать стратагемы не только с точки зрения психологических особенностей древнекитайского общества, но и их прикладной эффект, то тогда вступает в действие вторая их особенность. Дело в том, что «применение уловок требует скрытности и секретности. Маскировка истинных целей и дезинформация противника самые важные условия успешной реализации стратагемы. Исследователю, как правило, доступно только описание конечного результата, зафиксированного фольклорной традицией, эпосом или исторической хроникой. Именно поэтому очень сложно бывает реконструировать процесс мышления, в результате которого создаются успешные стратагемы[25]. Достаточно проблематичным по этим же причинам представляется анализ неудачных попыток использования стратагем, такие факты письменные источники практически не фиксируют»[26].
И, наконец, «в-третьих, контекст существования стратагем характеризуется многоуровневыми и разноаспектными конфликтами. Собственно говоря, мотивом для создания и применения стратагемы является социальный конфликт, который невозможно разрешить общепринятыми или силовыми методами. Во многих культурах и обществах применение хитростей и уловок вступает в противоречие с этическими нормами и предписаниями, не всегда считается допустимым или разрешенным действием. В рамках социального конфликта может сформироваться еще один этический конфликт оценки целей и средств, проявляющийся в необходимости обоснования или оправдания использования уловки»[27].
Выводом из этой триады методологических особенностей изучения стратагем является то, что «исследователь, реконструирующий стратагемное мышление, сталкивается с тройным сопротивлением исходного материала, обусловленным изначальной атмосферой секретности, в которой создавалась стратагема, мистическим флером ее восприятия в обществе и сомнительным этическим статусом самого факта реализации стратагемы, который ее автор не всегда стремился вынести на обозрение широкой публики. Закономерным следствием таких характеристик исходного материала является простой «коллекционерский» подход к изучению стратагем и стратагемного мышления, в рамках которого стратагемы подбираются в рамках определенного рубрикатора, например «Трактата «36 стратагем», а то и вовсе бессистемно»[28].
Вместе с тем, Линь Юйтан увязал применение стратагем с традиционной китайской религией даосизмом. «В китайской литературе, поэзии и пословицах, подчеркивал он, очень часто отражается <> даосская философия. Такие выражения, как: «Теряя пешку, выигрываешь партию», «Из 36 стратагем лучшая это бегство», «Настоящий герой никогда не будет рисковать», «Отступи на шаг в своих мыслях», свидетельствуют о восприятии жизненных проблем, свойственном китайскому складу ума. Жизнь предоставляет много возможностей пересматривать те или иные решения благодаря «36 стратагемам», помогающим сглаживать острые углы, в результате чего человек обретает то подлинное добродушие и степенность, которые олицетворяют китайскую культуру»[29].
Начавшийся в эпоху Великих географических открытий активный контакт различных человеческих цивилизаций продолжается и в наши дни. Европейскую цивилизацию Восток обогатил пряностями и алмазами, шелками и оригинальными философскими системами, фарфором и искусством строить арочные мосты. В течение столетий европейские политики толковали об «отставании» Востока, его «застойности», тем не менее, XVIII век для Парижа, Лондона, Берлина и Петербурга был отмечен устойчивой модой на все китайское. Стиль «шинуазри» в убранстве дворцов и в парковой архитектуре, в живописи и в предметах быта и по сей день мы видим в ансамблях и коллекциях Версаля и Петергофа, Ораниенбаума, Лувра и Потсдама, в собраниях десятков других музеев[30].
В течение столетий европейцы жадно брали все, что поражало и привлекало их, но, в общем-то, все это лежало на поверхности. Удивительные же свои тайны Восток упорно хранил, для их разгадки требовались время и труд ученых-ориенталистов. Сегодня новые средства коммуникации уплотнили время. Не только востоковеды, но и европейски высокообразованные представители стран Востока выступают в роли талантливых пропагандистов этнокультурных достижений азиатских цивилизаций, способствуют постижению европейцами особенностей политической культуры восточных обществ. Вопреки предсказаниям Р. Киплинга Восток и Запад сходятся. Более того, Восток ведет наступление на Запад.
Если брать не политический, а социальный уровень, то на наших глазах в Европе и Америке почти поголовное увлечение дзен-буддизмом, йогой и сексуальными рекомендациями, записанными в Камасутре, естественно перешло в устойчивый интерес к достижениям традиционной китайской медицины, кухни, гимнастике ушу и системе цигун. Этот интерес вылился в широкое занятие китайскими методами физической и психологической тренировки, что привело к созданию спортивных секций и выпуску специальной литературы. Сегодня Запад наверстывает свое отставание от Востока в главном в науке о человеке.
Представляемая читателю книга приоткрывает завесу над еще одной, причем наиболее закрытой от иностранцев, особенностью восточноазиатской цивилизации стратагемностью мышления ее представителей. Само понятие стратагема (по-китайски: чжимоу, моулюе, цэлюе, фанлюе) означает стратегический план, в котором для противника заключена какая-либо ловушка или хитрость. Интересна сама семантика этого понятия: бином «чжимоу», например, одновременно означает и сообразительность, и изобретательность, и находчивость. Как было отмечено выше, стратагемность зародилась в глубокой древности и была связана с приемами военной и дипломатической борьбы.
Огромное влияние на теоретическую разработку стратагемности оказал величайший военный мыслитель Древнего Китая Сунь-цзы, автор трактата «О военном искусстве», который требовал облекать предварительные расчеты в форму стратагем. В настоящее время можно считать установленным, что под литературно-философским псевдонимом Сунь-цзы выступал выдающийся полководец-«стратагемщик» Сунь Бинь, живший в IV в. до н. э. в древнекитайском царстве Ци. На протяжении тысячелетий китайские полководцы составляли стратагемы для взятия крепостей и достижения успеха в военных кампаниях. В исторических хрониках и романах сохранились имена выдающихся стратегов: от легендарного Тай Гуна, наставника У-вана, основателя династии Чжоу (XIIII вв. до н. э.), и соперничавшего в военной славе с самим Сунь Бинем полководца У-цзы (V в. до н. э.) до героев эпопеи «Троецарствие» (конец II начало III в. н. э.) Чжугэ Ляна и Цао Цао.
Стратагемы составляли не только полководцы. Политические учителя и наставники царей были искусны и в управлении гражданским обществом, и в дипломатии. Все, что требовало выигрыша в политической борьбе, нуждалось, по их убеждению, в стратагемном оснащении. Дипломатические стратагемы представляли собой нацеленные на решение крупной внешнеполитической задачи планы, рассчитанные на длительный период и отвечающие национальным и государственным интересам. В дипломатии понятие стратагемности раскрывается как сумма целенаправленных дипломатических и военных мероприятий, рассчитанных на реализацию долговременного стратегического плана, обеспечивающего решение кардинальных задач внешней политики государства. Будучи нацеленной на реализацию стратагемы, стратагемная дипломатия черпала средства и методы не в принципах, нормах и обычаях международного права, а в теории военного искусства, носящей тотальный характер и утверждающей, что цель оправдывает средства.