Ноги чуть шире, чем на ширине плеч, воздух шелестит как под ударами крыльев ветряной мельницы, мышцы приятно разогрелись, и вдруг мои руки закрутили мечом в таком немыслимом пируэте, что захрустели суставы.
Приятно изумленный, я наконец опустил этот двуручный, поцеловал холодное лезвие, пальцы мои умело и уверенно бросили его в ножны. Лезвие скользнуло в узкую щель, щелкнуло, наружу теперь торчала только крестообразная рукоять.
Я смотрел в синеющую даль, только кончики пальцев все еще бережно гладили шероховатую шишку на рукояти. Во мне что-то происходило, и я смутно чувствовал, что изменения идут от моего меча. И от моих глыбах мускулов.
Конь смотрел спокойно и, как мне показалось, с иронией. Седло, понятно, на него садятся, а со стременем надо разобраться. Я слишком начитался в детстве жутких сцен, когда обезумевший конь волочит раненого седока, не успевшего выдернуть ногу из стремени, стесывает головой героя все камни, кочки, пни, а домой приволакивает только ногу в хорошо сохранившемся сапоге.
Впрочем, это стремя хоть и напоминает велосипедное, но намного проще. Когда-то я купил велосипед «Турист», восьмискоростной, гоночный, а раз так, то педали там оказались настолько хитрые, что я долго не мог понять, как туда вообще ногу вставить, а уж вытащить так и вовсе не пытался, проехал круг во дворике, упал, и уже лежа кое-как расцепил защелки. С той поры не пользовался, я ж не рвусь в профи, а здесь проще, те же педали, только пошире, вот даже пара продольных железок, чтобы не соскальзывали сапоги...
Я поочередно задрал подошвы, такие же подковки, со стременами полное сцепление. Кто-то позаботился экипировать меня вплоть до таких мелочей.
– Ладно, – сказал я и сам удивился как мощно и властно прозвучал мой вообще-то блеющий голос, – ты мой конь! А я твой хозяин. А если и не хозяин, то всадник. Верно?
В моем голосе был металл, в то же время звучал хрипловато как боевой рог, зовущий на битву. В нем я сам ощутил звериную мужскую силу, и, похоже, конь ощутил тоже. Он переступил с ноги на ногу, копыта хрустнули, как у подагрика, но потом я понял, что хрустнул камень, на которым конь оперся копытом.
Взявшись за широкие ремни на его шее, я вдел ногу в стремя. Конь повернул голову и внимательно следил как я сажусь. Раздраженный, не люблю когда на меня смотрят, если делаю что-то впервые, я напрягся, с силой оттолкнулся от земли, одновременно дернув себя кверху.
Стремя качнулось в сторону, я едва не сверзился, раздираемый надвое, ударился грудью о седло, но все-таки с огромным усилием встащил себя наверх. Седло скрипнуло, я уловил запах свежей кожи. Да и упряжь пахнет так, словно ее только что сшили, приклепали эти железные бляшки, пустили золотую нить узора.
Конь снова переступил с копыта на копыто. Я сидел неподвижно, затем попробовал качнуться вправо, влево, откинулся назад, но удержаться на неподвижном коне все-таки можно. Туша подо мной качнулась, земля там далеко внизу поползла назад. Конские ноги двигались неспешно, я приободрился, сведенная судорогой спина наконец чуть расслабилась.
Дорога пошла, извиваясь как ползущая змейка, вверх по холму. По бокам ровно шелестели кудрявые деревья, красивые, чем-то знакомые, но я, дитя города, к стыду своему знаю только березу и елку, а все остальное – просто деревья. Впрочем, еще отличу пальмы, но здесь не березы, не елки, не пальмы. Да черт с ними, просто деревья. Варвару не обязательно знать ботанику.
Деревья расступились, как широкий занавес. На стыке ровного изумрудно зеленого поля и синего неба высился город, похожий на один исполинский замок. Во все стороны от его высокой крепостной стены шло ровное зеленое поле, не обезображенное ни оврагами, ни холмами, ровное как биллиардный стол, обтянутый зеленым сукном.