— Сударыня, — ответил он, — я сделаю все, что вы мне прикажете. Однако сейчас самое существенное как для вас, так и для меня заключается в том,
чтобы нас не арестовали. Мое имя — Льевен, я лейтенант 96-го полка, если мы повстречаемся с патрулем не моего полка, нас отведут на гауптвахту,
где нам придется провести ночь, а завтра, сударыня, мы станем посмешищем всего Бордо.
Льевен почувствовал, как вздрогнула Леонора, опиравшаяся на его руку. «Эта боязнь скандала — хороший признак», — подумал он.
— Будьте добры накинуть мой сюртук, — сказал он даме, — я отведу вас к себе.
— О боже! Сударь!..
— Я не зажгу огня, клянусь вам честью. Моя комната будет в полном вашем распоряжении, я уйду и приду снова не раньше завтрашнего утра. Но утром
мне непременно придется прийти, так как в шесть часов обычно является мой сержант, а он будет стучать до тех пор, пока ему не отопрут... Вы
имеете дело с порядочным человеком.
«Но красива ли она?» — спрашивал себя Льевен.
Он отворил входную дверь своего дома. Незнакомка чуть не упала на площадке, запнувшись о первую ступеньку лестницы. Льевен разговаривал с ней
шепотом; она отвечала так же.
— Какое безобразие! Приводить в мой дом женщин! — пронзительным голосом крикнула довольно хорошенькая трактирщица, которая вышла отворить дверь
с маленькой лампой в руке.
Льевен быстро повернулся к незнакомке, увидел прелестное лицо и задул лампу хозяйки.
— Замолчите, госпожа Сосэд, или я выеду от вас завтра же утром! Вы получите десять франков, если никому ничего не скажете. Эта дама — жена
полковника, и я сейчас же снова уйду отсюда.
Льевен поднялся на четвертый этаж. Открывая дверь своей комнаты, он дрожал.
— Входите, сударыня, — сказал он женщине в рубашке. — Около стенных часов лежит фосфорное огниво. Зажгите свечу, затопите камин и запритесь. Я
уважаю вас, как сестру, и не приду до утра; я принесу платье.
— Jesús Maria!— вскричала прекрасная испанка.
Когда на следующее утро Льевен стучался в дверь, он был влюблен до безумия. Чтобы не разбудить незнакомку слишком рано, он долго и терпеливо
ждал своего сержанта у дверей, а бумаги подписывал в кафе.
Он успел снять комнату по соседству и теперь принес незнакомке платье и даже маску.
— Так что, сударыня, если вы этого потребуете, я не увижу вашего лица, — сказал он, стоя за дверью.
Мысль о маске понравилась молодой испанке и немного отвлекла ее от горестных размышлений.
— Вы так великодушны, — сказала она, не отворяя, — что я беру на себя смелость попросить вас оставить сверток с платьем за дверью. Когда я
услышу, что вы спускаетесь по лестнице, я его возьму.
— Прощайте, сударыня, — сказал Льевен, уходя.
Леонора была настолько очарована его покорностью, что сказала ему дружески и почти нежно:
— Если сможете, сударь, приходите через полчаса.
Вернувшись, Льевен нашел Леонору в маске; но он увидел прелестные плечи, шею, руки. Он был восхищен.
Льевен был молодой человек из хорошей семьи, и ему приходилось еще делать над собой усилие, чтобы быть смелым в обращении с женщинами, которые
ему нравились. Тон его был так почтителен, он так мило и радушно принимал гостью в своей маленькой, бедной комнатке, что его ждала награда.
Приладив какую-то ширму и обернувшись, он замер в восхищении: перед ним стояла прекраснейшая женщина, какую ему когда-либо приходилось видеть.
Молодая испанка сняла маску; ее черные глаза, казалось, говорили. Быть может, в условиях обыденной жизни они показались бы суровыми из-за
выражавшейся в них силы характера.