Он смотрел и смотрел, как будто взглядом мог заставить кого-то сдвинуться, подойти к нему, может быть, прикоснуться. Его сердце упало, он заморгал и собрался уйти.
И тут, тут он увидел тяжело ковылявшего в его сторону человека.
Это был старик с седыми волосами и с бледным лицом.
В следующее мгновение он увидел еще двух стариков.
Господи, подумал он, неужто это они? Вспомнили? И что дальше?
Старики выстроились широким кругом и молча застыли.
Росс, думал он, это ты? А рядом Джек, да? И последний. Гордон?
Они смотрели на него с таким же недоумением, с каким смотрел на них и он.
Стоило Чарли чуть-чуть склониться, как склонились и они. Стоило ему сделать маленький шажок, как они послушно ответили на него такими же маленькими шажками. Чарли заглянул в глаза каждому из них, встретился с ними взглядом. И тогда…
И тогда он отступил назад. Немного подумав, отступили назад и они. Чарли ждал. Они тоже ждали. На верхушке флагштока хлопал на ветру школьный флаг.
Раздался звонок. Обеденный перерыв закончился. Школьники стали расходиться по классам, двор опустел.
Лишившись этой все маскирующей толпы, они продолжали стоять в пятидесяти-шестидесяти футах друг от друга по разные стороны флагштока, как указатели четырех направлений компаса ясного осеннего дня. Кто-то из них, возможно, облизнул губы, кто-то моргнул, кто-то переступил с ноги на ногу. Ветер перебирал их седые волосы. Раздался еще один звонок, последний.
Его губы шевелились, но он не произносил ничего. Шепотом, слышным только ему самому, повторял он их имена, их удивительные имена, любимые имена.
Чарли не решал ничего. Его ноги задвигались сами собой, и в следующее мгновение его тело развернулось, сделав пол-оборота. Он отступил на полшага и встал в стороне.
На большом расстоянии от него под нестихающим полуденным ветром повернулись, отступили на шаг и замерли в ожидании чужаки — один, за ним другой и третий.
Ему хотелось пойти вперед, к ним, тело же тянуло его назад, к машине. Снова он не решал ничего. Его ноги опять задвигались сами, и башмаки тихо понесли его прочь.
То же самое происходило с телами, ногами и башмаками незнакомцев.
Они двигались в разных направлениях, украдкой поглядывая на забытый всеми, одиноко развевавшийся на ветру стяг и на опустевшую площадку перед школой и прислушиваясь к доносящимся изнутри оживленным голосам, смеху и звукам от расставляемых по местам стульев.
Они двигались, оглядываясь на флагшток.
Он почувствовал странное покалывание в правой руке, как будто она хотела подняться. Он приподнял руку и взглянул на нее.
И тогда футах в шестидесяти от него, по другую сторону флагштока, один из незнакомцев, украдкой взглянув, тоже поднял руку и слегка помахал ею. Стоящий в стороне другой старик, увидев это, повторил жест, за ним третий.
Он наблюдал, как его рука, ладонь, кончики пальцев посылают последний прощальный жест. Он смотрел на свою руку и поверх нее на стариков.
Господи, подумал он, я ошибся. Это не первый школьный день. Последний.
Судя по запаху, доносившемуся с кухни, Элис готовила что-то вкусное.
Он остановился в дверях.
— Привет, — послышался ее голос. — Входи, дай ногам отдохнуть.
— Да-да, — кивнул он и прикрыл за собой дверь. Войдя в гостиную, увидел на накрытом к обеду столе их лучшую столовую посуду и серебро, праздничные салфетки и горящие свечи, которые прежде зажигались только по вечерам. Элис смотрела на него с порога кухни.
— Откуда ты знала, что я вернусь так быстро?
— А я и не знала. Я увидела, как ты подъехал. Яичница с беконом будет готова через минуту-другую. Может быть, ты все-таки присядешь?
— Неплохая идея, — ответил Чарли, опустив руку на спинку стула. — Именно это я и сделаю.