Тартарин опустился на последнее свободное кресло, комбинезон неуловимо быстро сменился смокингом, винтовка, топор и гранаты с кинжалами исчезли.
Шеф? сказал он вопросительно.
Я тоже не понимаю, сказал я с отвращением, как это вот так подбежать к женщине и топором, топором!.. Я понимаю потом, но не сразу же!.. Не по-мужски.
Тартарин отмахнулся.
А я за равноправие!
Демократ, сказал я с осуждением. Хуже того, либерал!.. Разве мы не поклялись оставаться старомодными якорями этого неустойчивого мира? И должны стоять, как утесы на Волге?
Он сказал скептически:
Да где те утесы? Уже и Волги почти нет. Да и вообще, байма есть байма. Отдушина, что значит от души идёт и никуда не свёртывает. В ней можно и того, чего низзя и не принято.
Ламмер, подбодрённый поддержкой Казуальника, сказал с жаром:
Все с этого и вот, ага!.. А потом один другого или вон как ты топором Дездемону. Нет, надо билль о полном запрете. А то, хитроанусные, находите лазейки! Нет на вас товарища Сталина.
Тартарин вздохнул.
Сам по тем временам скучаю. Правда, не застал, но дедушка что-то рассказывал
Что?
Уже не упомню.
Южанин довольно хрюкнул в своем углу и сказал со смешком:
А мне дедушка или дедушка дедушки рассказывал, что видел самого Чапаева!.. Сижу, говорит, за пулемётом, веду огонь, а командир кричит: вон по тому пальни!.. Вижу, человек речку переплывает, я по нему очередью, он оглянулся, тут я его и увидел
Я ощутил, что мое невмешательство уже чересчурно, напомнил со строгостью:
Господа товарищи, предлагаю опоздунов и прочих опоздателей не ждать. Больно жирно им. И плохой пример для молодёжи.
Ну их, сказал Казуальник бодро, но всё же новые запреты надо! Потолще и побольше, побольше! А то вот некоторые всобачили интеллект и мыслительные способности своим кошкам и песикам. Перестроили им речевой аппарат, чтобы те могли говорить И что? Уже не совсем держать их в конуре и кормить из миски!.. Добро пожаловать за стол вместе с хозяевами. Да и не хозяева уже, а как бы друзья, партнёры, равные Но лапы не приспособлены держать ложку и вилки, пришлось им менять лапы на руки
Ламмер зябко передернул плечами.
Уроды, сказал он с чувством. Пришлось и всё тело менять. И что?.. Хрень какая-то. Зачем мне собака в теле человека?.. Да, не хватает нам товарища Сталина. Как потомственный сраный интеллигент заявляю, что всегда был против, а сейчас вот за!
Глава 8
Я поднялся во весь рост, сердце стучит молодо и мощно, даже учащённо. Чуткая нервная система реагирует на величие момента, отодвинул опустевшую тарелку, оглядел собравшихся, они, в свою очередь, время от времени бросают на меня заинтересованные взгляды, хотя жевать не перестают, это дело святое и праведное.
Как сказал великий Явтух, произнес я веско, до старта осталось четырнадцать минут.
Казуальник ввернул:
Чуть больше, надеюсь. Поспешишь сингуляров насмешишь, хотя они и так с нас ржут, как конница Буденного вместо с лошадьми.
Или чуть больше, согласился я, всё зависит от того, как стартанем. А мы должны! Иначе для чего копили силы, лежа на диванах?
Насчёт четырнадцати сказал не Явтух, уточнил сварливо Казуальник, а Войнич. Хотя нет, Войнич писала не то про Слепня, не то про Овода, а Войнович про Марс Шеф, ты ещё Гурченко вспомни с её пятью минутами!.. Не гони лошадёв, нам некуда больше спешить! Всё сделаем с чувством, толком и расстановкой фигур по квантовой доске жизни.
До какого старта? спросил Тартарин. Старт дал Фёдоров, а мы доведем до финиша.
Южанин посмотрел на меня критически.
От нас зависит? уточнил он с сомнением. Мне кажется, от нас, к великому нашему счастью, больше ничего и никак. Только живём и чирикаем. Как птички божьи, что ходят по дорогам и говно клюют.
Ламмер сказал серым, как карандашный рисунок, голосом:
Но кому-то такое щасте уже прёт взад.
Гавгамел надменно улыбнулся, красивый и могучий, смахивающий на титана, что дрались с эллинскими богами.
Кому-то прёт, кому-то не прёт, а кто-то и сам прёт.
От нас, возразил я, именно от собравшихся в этой комнате, зависит, каким быть человечеству. Что, прибалдели?
Казуальник сделал большие глаза, как у трагика Каратозова в пору его расцвета на сцене Александрийского театра.
Че, че?
Каким станет, пояснил я. И станет ли вообще. В целом и в частности.
Глобалист, сказал Тартарин с удовольствием, но обвиняющим тоном. На госдеп работаешь? Слушаем в нетерпении!.. Впервые глобальная цель!
И вообще, сказал Явтух, вечный пессимист. Жги, Тютюн. Хоть Рим, хоть Москву, хоть глаголом наши сердечные мышцы и клапаны. Нас теперь ничем не удивишь. Да и мы тоже никого.
Я промолчал, только загадочно улыбнулся, ещё чуть потяну, вдруг да подойдут опоздавшие, только Южанин не выдержал, бросил на опустевшую тарелку нож и вилку.
Тютюн, ты чего?.. Говори!.. Зачем собрал?
Гавгамел возразил:
Погоди, там наверняка ещё народ на подлёте!.. Сколько старых членов давно не видели, имеют право узнать первыми.
Да, сказал я, понаслаждаемся малость, а потом предстоит то, чем давно не занимались В смысле, нас ждёт работа.
Южанин откинулся на спинку стула, даже перестал жевать, вечно сонные глаза заблестели.
Серьёзно? Всем нам?
Ещё какая, сказал я таинственно. Для Котельникова весточку передали? А то о нём что-то давно не слышал.
Я тоже, прогудел Гавгамел мрачно. Может, махнул в сингуляры?.. Свинья, даже не попрощался.
Казуальник сказал грустно:
Это мы для него теперь свиньи. Даже амёбы. А то и вовсе туфельки. Ну которые инфузории.
Дальняя стена вспыхнула цветными огнями, раздались бодрые звуки пионерского горна. Прямо из камня вышел Драндерин, за ним улыбающийся Феликсин, это он любитель запускать световые и прочие эффекты.
Драндерин в том же облике, в каком видел его всё это время, а Феликсин не удержался от позерства, сейчас в облике Калигулы, каким помним по реконструкциям. Хорошо, мелькнуло у меня, хоть не в образе своего коня, хотя и конь мог бы посоветовать ему вести себя пристойнее.
Казуальник бодро потер ладони, от них пошёл декоративный дымок с ароматом эвкалипта, мол, сильный энтузиазм, так предки огонь добывали. Или вроде бы так.
Гавгамел заулыбался, пошевелил пальцами, и у нашего стола появились ещё два кресла, не сидеть же таким исконным членам в пустом зале.
Драндерин заявил высокопарно и звучно, так, чтобы прозвучало на весь огромный зал, а ещё и эхо пометалось под высокими сводами:
Я слышал да было такое, шеф созвал для чего-то весьмачного?
Кофе? спросил я.
Покрепче, ответил он бодро, в старое доброе время избегал кофе, сахара, соли и каких-то гликированных нитратей, чтобы дожить до этого времени, когда можно не избегать и вообще можно всё, хоть и не нужно. И со специями!
Обойдёшься, отрезал я. Эта крепость фёдоровщины признает только наши добротные вкусы. А ты уже извращенец, чтобы ещё и специи?
Гавгамел прогудел мощно:
Всем бегом учиться у Южанина! Он так наизвращался, что оставшуюся жизнь проживет пуританином и мормоном.
Явтух уложил вилку и нож крест-накрест на тарелку, так в старину давали знак хозяевам или официантам, что наелись, больше подкладывать не надо, вскинул голову и вперил в меня требовательный взгляд.
Ну, сказал он звучно, говори! Все уцелевшие в сборе. Остальных спишем на сопутствующие потери. «Яблочко» песню допоём до конца!
Южанин снова с огромным куском уже поджаренного бараньего бока в обеих ладонях повернулся в мою сторону, тоже посмотрел с живейшим интересом.
Да-да, сказал он плямкающим голосом, ты такой важный, словно в школе хорошо учился. В чем дело, шеф?
Их взгляды скрестились на мне, я сказал медленно:
Должен сказать пренеприятнейшее известие хотя приятнейшее, но неприятнейшее для лодырей, всё-таки придётся поднять жопы и кое-что сделать для счастья всего человечества.